Служил дедушка Дима в подмосковной части, в Мытищах, и так устроил там рабочие дела, что его солдаты даже после дембеля продолжали писать ему личные письма и присылать гостинцы из своих родных мест.

Встретив нашу бабушку Валю, маму моей мамы, он влюбился в нее без памяти и женился, когда у нее уже подрастала Люся, моя мама. С тех пор он и Люсю прописал в своё сердце – не как отчим, а как настоящий родной отец.

Пришло время, и дедушка вышел в отставку, но не захотел сидеть дома и устроился в Музей Вооруженных Сил куратором.

Каждый год, в День Победы, я организовывала возле его музея концертные программы, где моя дочь Соня – уже дедушкина правнучка – выступала наравне с известными артистами. Она читала патриотические стихи, и ветераны умилялись. После акций мы брали с Соней такси и ехали к дедушке с подарками.

Бабушка Валя к тому времени умерла, и дедушка оказался вдовцом при помощнице по хозяйству Вере. С моей родной тетей мы решили, что дедушке нужна помощь. Вера торговала на рынке картошкой, но торговала неумело: выбирала для покупателей самые хорошие клубни, а плохие оставляла себе, за что получала от «хозяина» выволочки. Именно за эту ее порядочность я ходила за картошкой только к Вере, утирала ей слезы, а потом забрала с рынка к дедушке.

Так Вера обрела для себя в Москве квартиру со всеми удобствами и неплохую зарплату.

Вера называла дедушку «папой». Со временем к этому странному обращению привыкли и мы, да и сам дедушка. Главным было то, что у него появилась помощница, которая могла решать на месте все его проблемы.

На большие праздники Вера могла уехать к родным, а радостей дедушке хотелось. Именно поэтому 9 мая мы всегда к нему приезжали, накрывали ему вкусный стол и уговаривали достать из кладовки его наградной китель и еще раз примерять. С каждым годом китель становился для дедушки всё тяжелее, дед наш на глазах слабел, а потом его вообще разбил инсульт и больше в своем Музее Вооруженных Сил он не появлялся.

С годами все старики превращаются в детей. Вот и дедушка Дима, чья интеллигентность и порядочность всегда вызывали общее восхищение, стал часто капризничать и по-стариковски хитрить. Ночами, когда ему не спалось, он не давал спать и Вере. И часто кричал, что умирает.

Врачи, к которым Вера таскала дедушку, говорили, что его жалобы – старческие капризы и простое желание привлечь к себе внимание. Но дедушка продолжал утверждать, что умирает, хотя охотно пил все назначенные ему лекарства.

Страдая рефлюксом, он приоткрывал рот и издавал громкое гортанное: «А-а-а-а!». Это дико пугало мою дочь Соню – тогда еще подростка.

Однажды под, Новый Год, Вера решила уехать в гости. Чтобы не оставлять дедушку одного, было решено, что мы с дочерью заменим Веру в эту новогоднюю ночь.

«Что мы там будем делать?» – вопила Соня. – «Не хочу так встречать Новый Год! Я боюсь дедушкино «А-а-а-а! Я хочу радости!».

«Живут не для радости, а для совести!» – цитировала я Савву Игнатьевича из «Покровских ворот» и стыдила дочь за эгоизм.

В ту новогоднюю ночь мы привезли дедушке пакет деликатесов, большую подарочную свечу и небольшой «сольный концерт» от нашей Сони. Мы решили, что если уж Новый Год, то пусть он будет ярким. Хотя бы для нашего дедушки.

После боя Курантов Соня сбацала танец под хит “Ой, мама, шика дам!”. Танец был исполнен в турецком наряде и отдавал детским стриптизом: справляясь со смущением, дедушка часто-часто моргал и вежливо улыбался.

В 00.15 концерт был закончен, мы выключили телевизор и легли спать. У дедушки был строгий режим дня.

Мы расстелили с Соней диван в гостиной. Поболтали немного, посмеялись и стали, наконец, проваливаться в сон.