Дедушка Мороз лажал сильнее всех. Он ни разу не прочитал приготовленный для него текст речи, тупо импровизировал и брал на сцене только своим богатым одеянием да посохом, которым размахивал, когда нёс полную околесицу.

Композитор Григорий Гладков, которого я втянула, наверное, уже в десятый проект, призвал со сцены зрителей «активнее плодиться и размножаться». Как и Президент России, он тоже хотел, чтобы в нашей стране детишек было больше – чтобы ему, композитору, было для кого исполнять чудесные песни.

В этот вечер, который мне казался дурдомом на выезде, я чувствовала себя железным Феликсом.

Я вспоминала наставления дочери: она всегда говорит перед стартом, что мне всё по плечу. Я вспоминала эти слова, как заклинание, но не знала, что и железный Феликс тоже может сломаться.

Общая выручка с шоу, в которое я вложила все силы без остатка, составила 2 миллиона рублей. Деньги пошли на лечение тяжелобольных детей.

Копеечные пункты расходов, которые я забыла включить в бюджет, «Рысь» не возместила: «В следующий раз будешь точнее планировать свой бюджет!». Но 2 миллиона проглотила, как живого кролика.

С ее стороны это была месть: когда я собственноручно грузила ночью на площадке тяжелые сумки, я отправила президенту фонда СМС, пояснив, что так работать нельзя. Президент фонда переадресовала текст «Рыси», задав ей резонные вопросы. За это «Рысь» попросила меня больше к ней не приближаться. Так что отказ компенсировать небольшие расходы, не вписавшиеся в бюджет, был ее «ответ Чемберлену» («Накося, выкуси!»).

К этому времени уже четверо толковых ребят из фонда уволились, не в состоянии работать с бесчувственным директором, которой президент фонда почему-то дала волю. Почуяв вкус власти, «Рысь» стала объявлять всем диктат своих собственных решений и народ потянулся на выход.

Правда, не прошло и года, как ее саму уволили из фонда. Она написала мне примирительное письмо и я, насколько могла, ее простила.

За полтора месяца до описанных событий я тоже ушла из фонда, поняв, что эмпатию здесь окончательно заменили на чистый бизнес. Пока я омывала слезами это печальное открытие, ни президент фонда, ни «Рысь» ко мне не заглянули. Я рыдала на руках главбуха и чувствовала, как в душе что-то выгорело и превратилось в пепел.

В тот же вечер я поняла, что моя история в фонде закончена.

Сломался железный Феликс.

Мой дедушка, Давид Матвеевич Бухман, стал для всей нашей семьи самым лучшим дедушкой на свете. Он не был дедом по крови, но по духу оказался роднее родных. Женившись на бабе Вале, матери моей мамы, он принял и ее маленькую дочку Люсю. Принял не как отчим, а как родной отец, и все последующие годы очень много ей помогал, опекал и заботился.

Когда я появилась на свет, дедушка Дима уже был в жизни нашей семьи, и мне не приходило в голову проверять истинность нашего с ним родства. Родной дедушка не тот, кто отец твоего родителя, а тот, кто тебя воспитывает и любит.

Я хорошо помню, как дедушка отзывал меня в уголок своей комнаты и тихо расспрашивал, дружно ли живут мама с папой. Он знал, что у моего отца крутой нрав и жить с ним непросто. Поэтому мама, отправляя меня к дедушке, всегда просила не рассказывать всех наших семейных секретов.

Обязательные расспросы дедушки были для меня сродни допросам, но теперь я понимаю, сколько отеческой любви и тревоги вкладывал он в свои слова.

Как жаль, что всё это ты понимаешь позже, когда человека давно нет на свете и уже нет возможности его за всё это поблагодарить.

В годы Великой Отечественной войны дедушка Дима, на правах старшего, заменил своему брату Яше и сестре Циле погибших родителей. Он вытащил из детского дома маленькую Цилю, пристроил на работу бедового Яшу, а сам продолжал служить Родине в скромном военном звании.