Истории для детей неопределенного возраста Сабина Тартаковская

История, возбуждающая и обещающая, но наполовину.

– Вот это попа! А! Да это попа всем попам попа! – бормотал Трисин, сидя у открытого окна, погода за которым просто издевалась, выставляя на показ своё благоухание.

Женский пол, казалось, следует её примеру.

Одна из его представительниц проходила мимо окна Трисина, повиливая тугими, обтянутыми джинсами бёдрами. Трисин, не отрывая глаза от этого зрелища, щёлкал семечки, сплёвывая кожурки вниз.

– КинзМараулич, ты глянь – кака попа плывёт! – крикнул Трисин в комнату, на его голос к окну подошёл рыжий кот без одного уха.

– Трисин, мне сейчас не до попы, мне бы пиво, башка трещит, – пробормотал кот, но все же выглянул в окно.

– Да при чем тут пиво, КинзМараулич, когда такая попа! – сказал Трисин и сплюнул кожурку вниз.

– Эй, девушка, у вас мировая попа! С такой попой ничего не страшно! – крикнул Трисин.

Девушка показала Трисину третий палец.

– Чего это она? – спросил Трисин у КинзМараулича.

– А это послание для твоей задницы, – ответил кот и зевнул. – Трисин, пойдём пить пиво, – настаивал КинзМараулич.

Трисину его отдал грузин, продающий помидоры на рынке, а в придачу дал целый пакет помидор.

И Трисин то ли в память о нем, то ли в честь любимого вина, дал коту имя и отчество.

– Трисин, я ухожу, ты со мной? – настойчиво твердил КинзМараулич, натягивая кепку.

– Слушай, сколько можно пить? Как взял тебя, ты ведь не просыхаешь! – ответил Трисин.

– Я только кружку пива, там же Игнат Матвеевич и Ширков ждут, – проговорил кот, уставясь в пол.

– У тебя каждое утро с пива начинается, а вечером я тебя на себе пру от пивной. Хватит, так больше продолжаться не может. Давай, приводи себя в божеский вид, сегодня будем культурно отдыхать, – решительно сказал Трисин и направился одеваться.

КинзМараулич с надеждой пошёл выполнять приказ.

Трисин брился, мылся, чистился, гладился и все время то ли пел, то ли начитывал, то ли песню, то ли стихи, то ли прозу, но только о весне.

КинзМараулич делал то же самое, вот он точно пел: «Губит людей не пиво, губит людей вода».

Так незаметно пролетело 4 часа 42 минуты.

В итоге в комнате стояли Трисин в красных клетчатых брюках, в сиреневом пиджаке и в такого же цвета туфлях, завершала костюм красная бабочка.

КинзМараулич был одет в такой же костюм.

– Ну вот, ты посмотри, какие мы, а, КинзМараулич.

Мы просто цари, сегодня все попы города у наших ног, – просмаковал Трисин и поправил бабочку на шее.

– Слушай, Трисин, отпусти меня, я пива хочу, – промяукал КинзМараулич.

– Даже не думай! – оборвал Трисин. – В путь! – скомандовал он, и он удалились.

Они гуляли до вечера, от Троицкого моста, до Зоопарка, и так 365 раз туда и обратно.

Мимо них проходило много красивых и не очень, но все проходили мимо.

Трисин купил себе и КинзМармуличу хот-доги и по бутылке «фанты». Тридцать пять раз они покупали хот-доги и «фанту» и, в конце концов, КинзМараулич взмолился:

– Трисин, сил нет, не могу!

– Чего ты понимаешь? – твердил Трисин и продолжал путь.

Прошло четыре часа и сорок три минуты.

На сорок четвёртой минуте на плечо Трисина упала тяжёлая рука.

Он обернулся и увидел круглую толстогубую женщину, лет сорока пяти и весом килограммов ста двенадцати.

– Рита, я. Рада и согласна, – кокетливо выдала Рита и поправила завиток на лбу.

– Согласны на что? – пробормотал Трисин.

– На все. Да ладно вам стесняться, что думаете, я не поняла, что вы меня подцепить хотите?

– Я? Да господь с вами! – недоумевал Трисин.

Но Рита не слышала Трисина, потому что говорила сама.

– Я тут с утра мороженое продаю и смотрю – вы туда-сюда, туда-сюда. Я сразу поняла, что вы на меня работаете.

Трисин что-то возражал, что-то говорил, что-то утверждал, но все было бесполезно.

– Сейчас мы едем ко мне и вот там скинем одежды, и насладимся друг другом вдоволь.

Слова Риты прервал КинзМараулич.

– Ну ладно, Трисин, вы-то насладитесь, а я что? Что я? Купите мне пива! И где-нибудь на кухне я буду им наслаждаться.

– Десять бутылок и еще килограмм сосисок, – сказала Рита, почесав живот КинзМраулича.

По «Горьковской» шла грузная счастливая женщина, волоча за собой мужчину в красных брюках, который что-то просил, и даже плакал.

Впереди бежал довольный рыжий кот, держа в охапку десять бутылок пива.

История гнусная и наталкивающая на размышления.

– Какой же я гадкий, идиот, придурок, рождённый в самый мерзкий день, я просто тупица, я выродок, причём самый первый, – кричал протяжным голосом серый кот, бегающий по комнате и периодически, то взмахивая, то теребя себе уши передними лапами.

День был тёплым, и ни на что не претендующее солнце безвозмездно отдавало своё тепло.

Окно в квартире с бегающим котом было распахнуто.

И прохожие вполне отчётливо могли слышать исходящие из него вопли.

Поэтому многие пытались заглянуть в окно, чтобы увидеть того, кто так откровенничает про себя.

– Я такая маленькая, слащавая примитивность, безмозглый дебил с выпученными глазами, – продолжал кот.

Он подошёл к зеркалу и сорок восемь раз плюнул в своё отражение.

Потом он двадцать три раза присел и снова подошёл к зеркалу, плюнув еще тридцать пять раз.

В это время в комнату вошёл мужчина в очень плохом настроении и сел на пороге.

– Не поверили, – протянул он и заплакал в свою шляпу.

– Ты пришёл вовремя, у тебя есть шанс увидеть, нет, лучше посмотреть в глаза тому, кто должен возглавить деградирующих дебилов, идущих на церемонию братания с самыми тупыми тупицами, чтобы в конце поддержать их в акте под названием «Сменить цвета на светофорах», – проговорил кот и снова подошёл к зеркалу.

– А зачем их менять? – спросил мужчина, высунув лицо из шляпы.

– Ты возглавишь вторую колонну! – сказал кот и смачно плюнул в зеркало.

– Славик, сегодня самый чёрный день в моей жизни, впервые мне не поверили, – протянул мужчина и высморкался в платок.

В это время в окно влетела большая и жирная ворона, на которой сидел тощий, еле живой воробей.

– Добрый день. Зоя, а это вот Маратик, он голодает. Знаете – время какое тяжкое, может, дадите чего-нибудь, – прокаркала ворона.

– Да-да, конечно, влетайте, покопайтесь сами! Там, в холодильнике, должно что-нибудь быть, – очень медленно проговорил мужчина, потом зарыдал.

Славик молча смотрел в заплёванное зеркало.

– Я пришёл сегодня на работу, а потом у Максима Сергеевича потерялась очень дорогая ручка с золотым пером, все её искали-искали и нашли на моем столе, а я в это время выходил в туалет. Когда вернулся… Все на меня так смотрели, а Егор Кузьмич сказал: «Не думал, что Вы, господин Пташулькин, способны на такую низость». Славик, миленький, ты представить не можешь, что со мной было, я и клялся и божился, что не брал этой ручки, но мне не поверили, я выскочил и побежал. Еле до дома добрался, – рыдая, рассказывал Пташулькин.

– Козлы они, козлы, причем урождённые, – взволнованно высказалась Зоя, поедая отварной рис из кастрюльки.

От её резких телодвижений на стол шлёпнулся бездыханный Маратик.

– Заснул. Устал. Умаялся, – пробормотала ворона и продолжила есть.

Славик в это время подошёл к раскрытому окну и загорланил:

– Люди! Хотите увидеть самого тупого в этом мире? Вот он – я, перед вами, да-да, смотрите! Это я, Славик из 113 квартиры, – кричал он, потом начал корчить рожи, потом показывать всем свою заднюю часть и, похлопывая её лапой, одновременно дразнился высунутым языком.

Пташулькин продолжал бормотать:

– Как они могли не поверить мне?

Славик подошёл к нему и очень серьёзно сказал:

– Сегодня, когда я возвращался домой, нашёл огромный портмоне, набитый новыми, дивно пахнущими купюрами. Я подсчитал, там было сто тысяч пятьсот рублей. Я отнёс их в полицию и отдал.

– Во, дебил! – вскрикнула Зоя, наступив на голову Маратику.

– Скажешь, я поступил благородно? Дудки! Они не вернут портмоне тому, кто его потерял! Я видел, как они делили содержимое, они даже протокол не составили! Только сказали: «Молодец! Иди!». И засмеялись, знаешь, как гнусно смеялись! – выдавил из себя Славик и подошёл к зеркалу. – У нас столько долгов! Живем, как нищие; в крайнем случае, через объявление, вернул бы владельцу за вознаграждение… Так нет, я отдал его, просто так…

Славик плюнул в зеркало еще тринадцать раз.

– У вас нет скотча? – неожиданно спросила Зоя.

– Нет, зачем? – поинтересовался рыдающий Пташулькин.

– Пора мне, я вот рис у вас доела, полечу. Только вот Маратик, боюсь, спадёт, его бы закрепить чем-то. Ну да ладно, – пробормотала Зоя и, взяв в клюв Маратика, вылетела в окно.

Славик еще долго расхаживал по комнате, проклиная себя, и периодически плевал в зеркало.

Пташулькин непрерывно рыдал, повторяя одну фразу: «Как, как они могли не поверить мне?…».

Так они встретили вечер, а вместе с ним закадычного друга Василия Ближенкова, который принёс им гостинец: мешок семечек, присланных ему в посылке из Краснодара братом и банку гречишного меда.

Василий сказал, что если очистят семечки и смешают их с мёдом, то получится очень вкусный десерт к чаю.

Рассевшись за стол, они начали щёлкать семечки, складывая зёрнышки в кастрюлю, при этом слушая занимательную историю Василия о получении посылки.

О себе ни Пташулькин, ни Славик ничего не рассказывали.

Не хотели расстраивать Василия, который впервые за многие годы получил весточку и посылку от единственного брата.