– Прямо сейчас?

– А что? Пока не очень поздно. – Ещё идёт гульба. Мы быстро. Я у соседа пилу возьму. – До покоя управимся.

Станцов двинулся за инструментом, а Осмоловский спустился и ждал его внизу.

Позвонив, Алексей Аркадьевич прислушался: «Дома – не дома? Пятница – может, уехал?»

Наконец послышались шаги – и дверь отворилась.

– Степаныч, дерево завалили, а пилить нечем. Дай пилу на часок-полтора. – Выручи! Ты один? Так давай с нами, чтоб скучно не было! Вот только управимся – заходи.

– На работу завтра. А пила пусть у тебя полежит пока. Мне необходим сон. Извини.

– Спи спокойно, Степаныч, – заверил Станцов. – Понимаю!

Алексей Аркадьевич спустился вниз и, вдохнув на выходе свежего воздуха, опять чему-то обрадовался.

– Пошли, лесоруб! – бросил он Осмоловскому.

Время, казалось, принимало их действия. Только гуляющие полуночники удивлялись такому графику работ и рьяному энтузиазму двоих людей, попеременно хватающих пилу и практически ничего не говорящих в строгом ритме работы.

– Ничего, скоро тарахтенье закончим. Не так и сильно. Люди ещё телевизоры смотрят. Мы мигом, – приговаривал Алексей Аркадьевич. – Ничего. Скоро совсем…

Закончив, они сели отдышаться и выкурить по сигаретке.

– Хорошо, что пришли, – установил Осмоловский. – Иначе как бы сейчас пили трудно. Я даже потрезвел малость, хоть и устал.

Постепенно приходила ночь и успокоение. И без того редкие улицы становились спокойнее. Гуляки оседали в домах или других местах.

– Алексей Аркадьевич, а может, где-то улицы насыщены чаще?

Станцов пожал плечами.

– Нет, Алексей Аркадьевич. Улицы успокоятся только под утро. Ты вспомни наши юные дни. – Нам было трудно уснуть. Тогда мы успевали жить и что-то делать, а сейчас успеваем что-то одно. Слушай, а может, нам просто не повезло? – Осмоловский посмотрел на Станцова.

Алексей Аркадьевич повернул голову. Он отдыхал от своей ночной работы и почему-то всё понимал своим натруженным организмом.

– Не знаю, – тихо вымолвил он. – Не знаю, Миша… Может быть… Хотя – какие твои годы…

Они не спеша шли к дому. Улицы за ними закрывались, будто терпеливо дождавшись их отхода. Но, наверное, это только казалось…

Программа вывела их к концу взятого литра часа через два. Это их несколько смутило и удивило неприятно.

– Вот-те на! – прореагировал Осмоловский, впрочем, несколько наигранно.

Он хитро посмотрел на Станцова и с тёплой издёвочкой проговорил:

– А у меня ещё есть! – и самодовольно хмыкнул.

Не теряя времени, принялись разыгрывать дополнение, и, в конце концов, овертайм развёл их насыщенным сном.

Алексей Аркадьевич проснулся первым. Нельзя сказать, что он чувствовал себя плохо, но здоровье его, по его соображениям, дало осечку, будто резко затормозив на взятой приличной скорости. Он поднялся и, не став будить Осмоловского, вышел из дому. Вдохнув свежего субботнего воздуха, направился восстанавливать здоровье к ближайшей точке.

Он плохо представлял время, но по пустым улицам и слабому солнцу подумал, что ещё, всё же, рано.

«Все ещё спят, – мыслил он. – Суббота».

Заскочив в магазин, взял бутылку и наметился обратно, к дому, но на повороте ударил лбом проходящий транспорт. Удар был довольно сильный, и он отлетел к углу здания, расшибшись о его стену, и там затих…

Очнулся он в зыбком полумраке и несколько минут лежал с открытыми глазами, без явных усилий и настроений. В перспективе маячил едва заметный, далёкий звук пространства, и Алексей Аркадьевич улавливал его чутким ухом, почти на запах, будто ещё не проснувшись от долгих событий жизни.

Но постепенно всё приходило в норму, возвращалось и крепло для дальнейшего пожизненного действенного существования. Сила и бодрость проникали в него, и он чувствовал себя уже уверенно и расторопно.