Велика сила осуществления, рвущая материнскую утробу в вечной жажде своего воплощения, невзирая на очевидную несправедливость этого.
Памятуя о том, что было, нельзя оставить того, что не случилось. Возможность реальнее яви, ибо пробуждает стремление. Разрыв последовательности и аритмия энергетических выбросов рождает новое, и в этом новом теряется человек. Повторное сведение оборачивается временным, заставляя человека теряться ещё больше. И в попытке защитить себя ему кажется, что природа в чём-то ошиблась. Но это только попытка строящего всё на свой лад человеческого сознания. Сознание вынуждено как-то реагировать, но всякая его реакция в сложившихся обстоятельствах, опять же, кажется ущербной; и действие замирает, и опять нет времени ждать, и надо что-то делать, а сделать ничего нельзя, ибо всякое действие вослед за сознанием будет ущербным… И без сознания будет ущербным тоже.
Надежда возникает в перспективе. В осознании надежды нет. Груз сознания придавливает взор, и страх сковывает члены и тупит взгляд. Но проходит время, и что-то заставляет поднимать глаза и смотреть за горизонт, где неизведанность сулит продолжение, не конец.
Несведённые начала существуют порознь, действуя в одном случае на ощупь, в другом – хаотично развиваясь, заполняя собой окружающее пространство и творя в нём ещё множество новых, непонятных обычному глазу, явлений. И даже конкретный случай не несёт ответа в своём решении. Долго ли будет так продолжаться, нет ли, – трудно сказать. Во всяком случае, пока это неизвестно. Возможность решения лежит на уровне вечности, но это, как говорится, уже совсем другая история.
Судьба подводит к запрету, и решение этой задачи пока останется за рамками нашего рассказа, дабы оставить всё ту же возможность решения для каждого, в ком тонкой, болезненной струной пульсирует непознанное существо стремления к потаённому, сокровенному, скрытому за семью печатями откровению человеческой, и не только человеческой, жизни.
Торжество жизни
В судьбе Алексея Аркадьевича Станцова было мало интересного, но он и не догадывался об этом. Он, как заведённый, изо дня в день ходил на работу и не ходил на неё в публичные выходные. Свободное время уделял семье своим присутствием, которое, в зависимости от настроения, воспринималось домочадцами с переменным успехом. Сейчас же, ввиду летнего периода, он был относительно свободен в своём свободном времени по причине отъезда семьи в относительно далёкие области проживания. Алексей Аркадьевич ходил холостым и беззаботным.
После смены Алексей Аркадьевич и его напарник Гриша Кручининов остановились в скверике выпить пива и, соответственно, поговорить за жизнь, перемежая работу с домом и ещё какими-то малореальными вещами. Гриша взял пару «Адмиралтейского», и они тихонько устроились немножко пожить, уютнее и осмысленнее, – дело, как видно, вполне безобидное. Но то ли погода шептала, то ли пятница, то ли ещё что другое, но продолжением его явилось решение взять водки и пойти к Кручининову развивать тему дальше. На том и порешили.
У Кручининова они сидели часа два, но тому вдруг очень захотелось угомониться, и он уснул, оставив Станцова в одиночестве.
Алексей Аркадьевич посидел ещё немного почти безучастным к жизни, но потом ему стало скучно, и он вышел на улицу.
При выходе на него пахнуло теплом июньского вечера и не похожей ни на что атмосферой. – Впереди были выходные, и это влекло за собой предвкушение чего-то праздничного, светлого, почти как в детстве.
До метро он прошёлся пешком, а у метро встретил Осмоловского, который стоял несколько в стороне и наслаждался, потребляя пиво с солёными орешками, да ещё и покуривая при этом. Станцов присоединился к нему.