Последнее время они жили практически врозь под одной крышей. Потаённые силы упрямо разделяли их, гнали в разные стороны, и объяснения рвались на полуслове, нанося нелепые травмы и ему, и ей. Воля и разум уступали истине и смыслу, лишая людей выбора и надежды на справедливость. Они любили друг друга, но любовь их была «вне закона»; и противиться этому было нельзя. – Всё, что существовало реально, на самом деле было невозможно.

Так было прожито ещё несколько лет, а через год после их разрыва Кира погибла, – случайно, нелепо и неотвратимо.

Марию, свою вторую жену, он встретил ещё совсем юной, едва ступившей за порог школы, со всеми её надеждами и мечтами.

В тот день с утра накрапывал тёплый июльский дождь и шумела зелень тихого парка. Внезапно дождь усилился – и вот уже с неба полились целые струи. Парк был пуст и чист, а шум струящейся воды отодвигал на второй план, или вовсе заглушал, всё остальное. Среди этого великолепия он увидел её, босоногую, мокрую и счастливую. Ему показалось, что счастье коснулось и его. Возможно, так и было на самом деле.

С этого дня началось их знакомство.

Она была человеком мягким, и, наверное, возможность умиротворения тянула его к ней. По своему опыту он должен был бы думать и упреждать себя, но, наверное, он думал, что будет легче, да и опыт не мог быть определёнен, – он был способен лишь делать предположения и ничего не знал наверняка. Он не ставил барьеры возможности развития, ибо тогда был бы ещё более ущербен и противен истине. Он лишь призывал к осторожности.

Сергей был осторожен.

Он выверял свой шаг, но критерии были неясны, а ощущения – это всего лишь ощущения. Они не имели строгой мотивации, а без глубокой мотивации жизнь легковесна, и, значит, в любой момент может быть сметённой и растворённой в бесконечности. Он это помнил. Но помнил и обратное, – альтернатива может быть ещё хуже.

У него был выбор. У неё выбора не было. Она не знала о его возможности. Она смотрела в окно, и ей казалось, что начинается что-то хорошее и доброе, осмысленное и светлое. И некому было сказать ей, что всё не так, что пройдёт совсем немного времени, и белый свет померкнет, и исчезнут голоса близких, что всё отнимется и не воздастся, что всё кончится. И, может быть, в качестве хоть какого-то утешения, этот год она была счастлива: у неё всё получалось, и тревоги обходили её стороной.

А через год произошли события, о которых уже упоминалось в начале рассказа.

Вот, пожалуй, и всё, что следовало сообщить в плане событий.

Кому-то эта история может показаться небольшой трагедией, но поведана она была совсем не для того, чтоб потревожить чьи-то нервы; и уж чего-чего, за нервы в этом случае можно оставаться совершенно спокойным. Укол произошёл незаметно, так что человек и не успел испугаться, и вообще как-то отреагировать. Другое дело, чем был заряжен этот укол, какой препарат являлся его содержимым и каково его действие. Вакцина ли это, или антибиотик, или что другое? Но, тем не менее, синтез произошёл и укол сделан… Может, и хорошо, что незаметно.

Взросление дочери усиливало его беспокойство. Болезненные ощущения возникли у него вскоре после её рождения и уже не оставляли его всё последующее время. Но они в чём-то очень важном отличались от того, что им испытывалось ранее, – они были новыми и даже, казалось, видимыми; а то, что видимо, ближе к пониманию и осуществлению надежды. Бывало, он подолгу смотрел на дочь Марию, ловя каждое её движение, будто пытаясь определить в нём то, что ему способствует, уловить первопричину всех её действий, ужимок, забав.