Хотя для Цвейна это, безусловно, гарантия.

Гарантия, что мой сын, не став драконом, не сможет претендовать на престол империи. Ведь его наследуют только мальчики-драконы. И мой сын, по праву рождения, может стать новым императором, когда придёт время.

Ярость неожиданно кипятком обрушивается на меня.

А затем я вижу, как огонь с шипением начинает буквально стекать по моим рукам.

Сначала это тёплое греющее пламя, но оно разгорается сильней.

Мамочки, я снова горю!

14. 5.2

В один момент я оказываюсь на руках у Цвейна, а затем вместе с ним в теплой купели.

Он так стремительно подхватывает меня, что картинка перед глазами расплывается.

Дезориентированная, я цепляюсь руками за его рубашку, но тут же отдергиваю их, боясь, как бы пламя не перекинулось на него.

Страх жгучей струной хлещет внутри, заставляя сжиматься.

Тело жжет огнем, но отчего-то зуб на зуб не попадает, так меня колотит.

— Не бойся огня, Лив, — шепчет Цвейн у самого моего уха. — Расслабься.

Он говорит едва слышно что-то еще. Какие-то простые, успокаивающие слова.

И это помогает.

Я, закрыв глаза, подчиняюсь его властному теплому голосу.

Вокруг слышится размеренное журчание воды, и это успокаивает. Вода — это хорошо. Воде огонь не страшен.

Мое платье моментально намокает, и тяжелая юбка тянет вниз.

Но Цвейн держит крепко, в то время как я свои руки опускаю поглубже в воду.

Он откидывается на бортик купели, положив меня на свою широкую грудь, и я чувствую, как перекатываются его мощные пласты мышц.

Удивительно, сила Цира, который был, пожалуй, все же меньше брата, пугала и отталкивала.

Но мощь Цвейна вызывает лишь желание быть ближе к этой несокрушимой скале.

Я утыкаюсь носом в его влажную от воды шею и все-таки кладу руки на плечи, чувствую под подушечками пальцев мокрую ткань.

Вдыхаю его запах.

И он тоже касается меня. Легко перебирает мои волосы, поглаживает спину. Успокаивает.

Его сильные, уверенные пальцы находят пуговичку воротника у самого горла, легко ее поддевают и расстегивают, задевая и царапая кожу.

— Платье надо снять, — выдыхает хрипло.

А я, наконец придя немного в себя, смотрю на него во все глаза, и меня будто прорывает.

— Мой малыш… Мой сынок… — всхлипываю, ведь это то, что волнует меня сейчас больше всего. — Ты же не будешь настаивать на процедурах, которые могут подавить его сущность?

Рука Цвейна замирает на моей шее. И сам он весь словно отвердевает, превращаясь в камень.

— Глупышка, — его голос гулко разносится по купальне, — ты из-за этого переживаешь? Я уже говорил, запомни, я не воюю с детьми.

— Но…, — что-то и зачем-то хочу возразить я, но не успеваю.

— Никаких но, — он прижимает палец к моим губам, призывая молчать.

Он словно в каком-то бреду, в тумане расстегивает пуговичку за пуговичкой на моем платье. Его руки слегка дрожат, а глаза блестят в темноте. Это завораживает и пугает одновременно.

— Пообещай мне, — прошу, когда он, расправившись с рядом пуговиц, стягивает ткань с моих плеч, — пообещай, что мы не сделаем ничего, что может навредить ребёнку…

Он пронзает меня своим чёрным взглядом, словно желая проникнуть внутрь, в самую суть.

И в эту самую минуту я согласна. На все, лишь бы был хоть один шанс, дающий гарантию той маленькой жизни, что растёт во мне.

— Я согласна даже на… — выдыхаю свои мысли, но договорить Цвейн мне не дает.

— На что?! — перебивает. — На что ты согласна, Лив, ради ребёнка?

Кажется, его голос заставляет вибрировать воду, даже те маленькие капельки, что мокрой росой осели на стенах купальни.

— Я согласна на чёрное венчание, — говорю громко и четко. Боги, да я согласна. Теперь, когда на кону жизнь сына.