* * *

Хочешь-не хочешь, пришлось снова искать решение не как у всех. Проситься в отпуск было бессмысленно. Больше 10 суток не положено было, а за этот срок я ничего не успел бы. Да никто бы и не дал отпуск в мае-июне. Это как раз время итоговых учений. К министру, даже если бы и решился, просьбу не направишь. Положено было только по команде обращаться – через командира батальона к командиру бригады, он должен был отправить обращение в штаб округа и т. д. Да на уровне комбата все застряло бы. Не решился бы содействовать такой наглости – сержант маршалу письмо пишет. Бред, по армейским понятиям.

Короче. Надурил я все же всех своих командиров. Крайне нагло надурил. На шести страницах накатал драматически-политическое и не без идеологических всхлипов письмо. Не кому-нибудь – генералу армии товарищу Епишеву, начальнику Политического управления Советской Армии. А копию, на всякий случай, направил генерал-лейтенанту Грекову, начальнику Политуправления Белорусского военного округа.

Оп-па! Ловите, держите меня ребята. А устав КПСС вы хорошо знаете? А Черняков вот, вычитал там, что коммунист, понимаешь, имеет право без всякого стеснения обращаться в вышестоящие партийные, так сказать, органы, вплоть до Центрального комитета. А кто в армии ЦК представляет? Правильно, Политуправление.

Неделю где-то сочинял письмо. Отпечатал на хорошей бумаге, благо, что штабная машинистка, Валя, хоть и замужняя, весьма даже благосклонна ко мне была. Оставил себе два экземпляра и – заказным, по почте Валюша письма в два адреса отослала.

Ещё недельку выждал и записался на прием по личному вопросу к командиру бригады, полковнику Ковалевскому. Захожу, докладываю: «товарищ полковник, так и так, пользуясь уставным правом члена КПСС, направил письмо начальнику Политуправления Армии, но как добросовестный военнослужащий, считаю своим долгом доложить об этом своем поступке Вам, командиру бригады. Вот копия письма». В общем, что-то в таком духе. (Я что, дурак, не знал что ли, что в любом случае письмо или реакция на него к нему придет, и надо соответственно подготовиться).

Что тут началось! Почитал полковник, внимательно перечитал. И давай кричать: – Да ты, сержант, совсем не в своем уме! Кого ты учишь, ты соображаешь, что пишешь: «Вы должны понять, товарищ генерал армии»? что он тебе должен? Ты куда лезешь, в МГИМО людей пять лет за колючей проволокой готовят! (загнул, конечно, сгоряча, но так и кричал). Смотри у меня, если что из Москвы или из округа придет насчет твоего выверта, ты у меня из гауптвахты (это гарнизонная тюрьма так называется) до конца службы не вылезешь. Потом он затих малость, а я ему не без нахальства: «так точно, товарищ полковник, согласен на гауптвахту, мне терять нечего, сами видите. А вдруг генерал армии возьмет и заступится?

Тут полковник засмеялся: – Иди, говорит, служивый, готовься к отсидке. Понимаю, говорит, что в жопе ты оказался. Понять не могу только, с чего это вдруг у тебя такие фантазии в голове. Кому ты нужен в Москве? А вот мне за тебя, оболдуя, точно влепят. Но, и тебе мало не покажется после этого, – говорит. Но уже без крика и истерики.

Ладно, пошел я. Жизнь продолжается, думаю, уже последний год пошел, что-то дальше будет? В феврале послал, на всякий случай, документы в приемную комиссию института.

Где-то в начале мая пришел официальный вызов из МГИМО!

А куда мне ехать, дезертиром если только, ведь от генералов письмеца так и не дождался. А тут учения начались, из части далеко, под Минск в леса вывезли бригаду. Прыжки с парашютом начались тренировочные. Я по-прежнему, в тех условиях продолжаю бойца в первых рядах наступления изображать. Без шуток, старался. Кроме того, привычка уже выработалась. Кручинился только из-за того, что, если вдруг ответ какой-то придет сверху, от генералов, меня в части не будет, а время уже к экзаменам шло.