Зато потом, когда сдал экзамены вполне прилично и обязан был ждать вызова на мандатную комиссию, срок моего легального отпуска закончился, я вынужден был перейти на положение бесправного дезертира. Дней десять, кажется, в таком статусе слонялся по Москве. Но об этом дальше расскажу.

Сдавать экзамены шел, как приговоренный на казнь идет. Бояться уже нечего было, надежд на благополучный исход, казалось, все меньше оставалось. Ощущение было такое, будто из всего, что учил, ничего уже не помню. Бежать, между тем, ни сил, ни совести не хватило.

Первая надежда появилась на собеседовании в приемной комиссии. Председателем был начальник военной кафедры института полковник Дормидонтов (надо же, помню). Благосклонно так беседовал, выяснил мою историю появления в Москве вопреки приказу министра обороны, и в заключение душевно так успокоил: ничего, сержант, держись твердо, не много таких как ты, всего пять или шесть человек из армии среди поступающих. Вам большие послабления могут быть.

Поспокойней малость стало, само-собой. Но первый экзамен, вот он – уже завтра. Сочинение, как принято, по русской литературе. Я до глубокой ночи сидел, перечитывал что-то, заучивал какие-то цитаты, попытался пару-тройку шпаргалок приготовить. Лег, а на рассвете свалился с кровать от дикой головной боли и непонятной судороги. Боялся, что не смогу идти на экзамен.

Нет, пошел, вовремя сел за стол в аудитории, выбрал тему по Маяковскому. Написал. Успел еще раза два или три перечитать в поисках ошибок. Время вышло, и пришлось сдавать свое рукописное творение. Сколько мук после этого перетерпел. Не ел, ни пил ничего до ночи. Строчку за строчкой вспоминал написанное, какие-то слова с ошибками вдруг вспомнились, не поставленные запятые, двоеточия вместо тире… Другими словами, крушение всяких надежд. Упал на кровать и уснул без сил и желания что-то делать.

Утром всё же приплёлся в институт получить свой смертный приговор. Бочком протиснулся к доске объявлений со списками сдавших экзамен и… Снова чудо! Хорошо, 4 балла! Не верилось, несколько раз перечитывал фамилию, инициалы. Нет, не ошибка. Он самый, Черняков В. Н.

Дальше всё пошло как-то, само собой. Даже немецкий на четверку сдал. И еще два экзамена на пятерки. Причём, по экономической географии экзаменаторы демонстративно не хотели ставить мне четверку, вытягивали на «отлично». Я, кажется мне до сих пор, не заслужил-таки 5. А они, веселые ребята такие, очевидно, из-за уважения к моему парадному мундиру десантника, поставили. В общем, набрал я 22 балла из 25. Проходной для гражданских был 24, при каких-то привилегиях – 23. Нас, солдатиков, без всякого формального объяснения допустили на мандатную комиссию с двадцати двумя баллами. Списки, соответствующие вывесили. Попавшим в них уже почти гарантировалось зачисление в институт.

Ура, победа почти видна! Однако снова возникла серьезная проблема. Мандатную комиссию назначили где-то дней на 10 после завершения приемных экзаменов. Дело это сложное было, зачисление в этот самый элитный институт Союза. Это сейчас всё просто. Денежные мешки запросто покупают места своим чадам. Тогда всё делалось в закрытом режиме. Надо было согласовать кого из сынков членов ЦК, министров и прочих «блатных» оставить, несмотря на низкий балл, протолкнуть в списки студентов, чтобы не усложнять отношений с высоко сидящим начальником. Другими словами, нужно было время для подковерной возни с сохранением видимости соблюдения норм и правил, так сказать.

А у меня через день заканчивался отпуск. Посоветовался с полковником Дормидонтовым, председателем приемной комиссии. Ты что, – говорит он, ни в коем разе не вздумай уезжать, и не подумают зачислять без мандатной комиссии.