И вот, совершенно неожиданно…В тот майский день 1966 года случилось самое настоящее, невероятное чудо! В красивой обстановке и при памятных, что называется, обстоятельствах.

Красивым я помню летнее утро на широком поле у лесной опушки. Временный плац летнего лагеря бригады спецназа ВДВ. Общее построение. Строгая, внушительная военно-полевая диспозиция десантников на природе. Впечатляющая картина объединенных строем трех сотен здоровенных, обветреных и загорелых мужиков, внушающих уважение своей спокойной уверенностью в том, что они хорошо поработали на учебной войне и всё сделали как надо, и, если потребуется, снова могут сделать все как надо.

Комбриг ведет «разбор полетов» по итогам первого этапа учений. В целом, хвалит. Объявляет, что на втором этапе будет то-то и так-то. Потом командует батальонам разойтись по своим зонам расположения, и сам себя перебивает:

– Отставить! Сержант Черняков ко мне, второй батальон в расположение шагом а-а-рш! Я бегом к полковнику, он в центре плаца стоит со старшими офицерами бригады. Докладываюсь.

Он мне: – Ну что, сержант, допрыгался!? Бумага из округа на тебя пришла. Пауза…

– Ладно, не нервничай, не стану дальше пугать. Разрешено отпустить тебя в Москву, сдавать экзамены. Как поедешь без вызова?

Я ему: – Вызов уже получил, да что толку, ехать-то нельзя было, служба.

– Ну, ты даешь! – заорал на весь плац полковник. Это ж надо было удумать: товарищ генерал армии, вы должны понять! Я уверен был, что придется подержать тебя на губе суток десять для науки, а ты возьми да на белом коне окажись. Не зазнавайся, еще экзамены сдать надо. Давай, срочно добирайся в часть, там начальник штаба тебе бумаги выправит. Будь здоров, сержант Черняков. Не подведи там спецназ ВДВ!

У меня хватило духу сохранить спокойствие только чтобы достойно и громко поблагодарить, потом: рашшите итти?

Повернулся, помню, шагов пять отмаршировал, а потом плюнул на все условности военно-полевого времени, подпрыгнул козликом и, взвизгнув что-то вроде «ы-ы-и-и-бля!!! Достал!», понесся к своим в батальон, вещи собирать.

Добирался до части на попутках, потом на электричке. Это где-то километров за двести. К отбою успел. Утром начштаба, полковник Барышев, вечно хмурый такой дядька с повадками старого офицера из дворян, уважительно так встретил, выдал на руки рекомендацию политотдела (вполне достойно представили сержанта Чернякова), отпускное удостоверение на 20 суток, солдатскую зарплату за месяц, включая «прыжковые» за последние учения (это то, что нам за каждый прыжок платили).

В тот же день отъехал я в Могилев, к маме. Она уже второй раз замуж вышла после смерти отца в 1963 году. За майора (кстати, тоже десантника в отставке) Маркина Захара Петровича. Жили они в его квартире на проспекте Мира, в центре города. Посидели, конечно, выпили, порадовались. Новый родственник – отчим откровенно признался, что не верит в мои шансы на поступление в МГИМО. Московский, мол, институт, да ещё закрытый. Туда только москвичи и самые «блатные» детки со всего Союза поступают. А тут ты, солдатик простой. Не-е-е, не обнадеживай себя, подумай лучше, что дальше делать будешь, чем после армии займешься.

Через день поехал я Москву брать. Взял с собой старый гражданский костюмчик, пару каких-то сорочек и ботинки свои старые. Денег на жизнь московскую дали мне родственники совсем мало. Захар, прижимистый мужик, сослался, что зарплату еще не получил, у мамы тоже никаких сбережений не было. Ладно, думал я, весело шагая к вокзалу, прорвемся.

В Москве жил дезертиром. В начале почти легальным, а потом и вовсе нелегальным. Дело в том, что первые две недели кой-то майор-дубина из городской комендатуры отказывался меня ставить на учет по причине, видишь ты, имеющегося приказа министра обороны об отмене отпусков для поступающих в ВУЗы. Я его пытался убедить, что на руках у меня документы со ссылкой на указание начальника штаба Белорусского военного округа, что я не приблудный солдатик, что «в законе» я. Тот, с двумя извилинами в мозгу, на всё отвечал: приказ министра никто не может отменить. Вежливо послал его, заявил, что уезжать не собираюсь, и пошел жить в дезертирах. Почти.