– Что это? – спросил он, и в его голосе появилась сталь.

Мия сжала кулаки. Ложь уже не сработает. Он видел слишком много. Но правда была ещё опаснее. Она посмотрела ему в глаза, пытаясь понять, кто он: враг или союзник. Его лицо было напряжённым, но не враждебным. И эта дрожь в его руке… Она знала, что это значит. Он чувствовал. А значит, он был уязвим.

– Ты хочешь знать правду? – спросила она тихо, почти шёпотом. – Или тебе проще остаться в неведении?

Эйден молчал. Его пальцы разжались, и пустая капсула упала на пол, расколовшись с тихим звоном. Этот звук эхом отозвался в тишине архивов, и Мия поняла: пути назад нет. Ни для неё, ни для него.

Эйден Келл смотрел на осколки капсулы у своих ног. Тонкий пластик разлетелся по бетонному полу архива, и каждый кусочек казался обвинением. Он не должен был её ронять. Не должен был приходить сюда. Не должен был смотреть в глаза Мии Тарн, когда она задала свой вопрос. Ты хочешь знать правду? Эти слова жгли, как раскалённый металл, и он не знал, что ответить.

Мия стояла в двух шагах, её тёмные глаза изучали его с напряжённой внимательностью. За её спиной терминал мигал, высвечивая строку, которую Эйден не мог игнорировать: Протокол Стазис-1. Формула и побочные эффекты. Он знал, что это значит. Или думал, что знал. Как учёный, он изучал Стазис годами – его молекулярную структуру, механизм подавления нейронных импульсов. Но побочные эффекты? Совет уверял, что их нет. Доктор Вейн повторяла это на каждом собрании: Стазис – это дар, спасение от хаоса эмоций. Тогда почему Мия смотрела на него так, словно он держал в руках яд?

– Я не понимаю, – сказал он, и его голос дрогнул. Он ненавидел эту слабость, этот сбой, который начался утром и теперь разрастался, как трещина в стекле. – Что ты делаешь здесь? Это… это не твоя работа.

Мия прищурилась, и на секунду Эйдену показалось, что она сейчас уйдёт, оставив его с вопросами и разбитой капсулой. Но вместо этого она шагнула ближе, так близко, что он почувствовал тепло её дыхания. В Эрадоне никто не подходил так близко. Это нарушало протокол. Это нарушало всё.

– Моя работа, – сказала она тихо, – это чинить то, что сломано. А этот мир, Эйден, сломан сильнее, чем ты думаешь.

Её слова ударили, как молот. Он хотел возразить, сказать, что она ошибается, что Эрадон – это порядок, стабильность, совершенство. Но слова застряли в горле. Вместо этого он вспомнил утро: пустую капсулу, её холодный вес в его руке, и то, как его сердце сбилось, когда он увидел улыбку Мии. Это не было нормальным. Это не было безопасным.

– Ты пропустил дозу, – сказала Мия, и это не было вопросом. Она кивнула на осколки капсулы. – Поэтому ты здесь. Поэтому ты чувствуешь.

– Чувствую? – Эйден отступил, его спина упёрлась в стеллаж. Слово звучало как обвинение. Чувства были мифом, пережитком прошлого, о котором говорили только в учебниках. Эмоции разрушали мир до Эрадона – войны, мятежи, хаос. Стазис спас человечество. Так его учили. Так он верил.

Но тогда почему его ладони были влажными? Почему его грудь сжимало, когда Мия смотрела на него?

– Не притворяйся, – сказала она, и в её голосе появилась резкость. – Я видела твой взгляд в лаборатории. Ты не такой, как остальные. Не совсем.

Эйден сжал кулаки. Он хотел крикнуть, что она ошибается, что он учёный, преданный Совету, преданный делу. Но правда была в том, что он не знал, кто он. Не сегодня. Не после того, как его мир треснул.

– Если ты права, – сказал он, заставляя голос звучать твёрже, – то что это за файл? Что ты ищешь?

Мия замялась. Впервые она отвела взгляд, и Эйден заметил, как её пальцы дрогнули, сжимая край формы. Она боялась. Не его – чего-то большего.