Неужели его мама совсем ничего не готовит? Или она, в отличие от меня, просто очень хорошо за собой убирает?

Открываю холодильник и убеждаюсь, что, видимо, либо действительно ничего, либо она так давно отдыхает на каком-то там курорте, что все продукты успели закончиться.

Полки забиты набором холостяка: упаковки яиц, колбаса, замороженные пельмени и огромное количество пивных банок. Никаких овощей, молочных продуктов, в общем, ничего полезного.

Достаю всё подряд и сгружаю добытое на стол, за яйцами обнаружился кусок Российского сыра, и хоть я не слишком люблю и умею готовить, решаю сварганить глазунью и тосты, а ещё сварить крепкий американо во-о-он в той крутой кофеварке. Вот она как раз выглядит так, что сразу видно, что юзают её по полной.

Полная энтузиазма приступаю к готовке: вода шумит, яичница шкварчит, кофеварка гудит, я напеваю под нос классный трек, что въелся в память ещё с вечера самсоновской вечеринки, и не сразу замечаю, что позади меня определённо кто-то стоит.

Резко оборачиваюсь и вижу в дверном проёме мужчину в костюме-тройке и дипломатом в руках.

Мужчина смотрит на меня сквозь прямоугольные стёкла очков и молчит. Русые зачёсанные назад волосы, ямочка на подбородке и небесно-синие, немного усталые глаза. Не нужна никакая экспертиза ДНК - передо мной отец Малиновского, точная копия своего отпрыска.

Или наоборот?

Выключаю воду, вытираю мокрые руки прямо о футболку и растерянно тяну ладонь:

- Ээ, здрасьте. Меня Женя зовут.

- Николай Филиппович, - представляется Малиновский-старший, несильно жмёт мою руку и, вытянув шею, осматривает кухню, словно пытаясь в ней ещё кого-то обнаружить.

Когда он сторонится, я вижу, что диван в гостиной пуст - скомканное одеяло лежит на полу, Богдана нигде нет.

Признаться, чувствую я себя крайне неловко. Я никогда не знакомилась ни с чьими родителями, что в таком случае принято говорить? Рассказать о себе, задать какой-то вопрос или, может, тактично молчать?

Решаю, что последнее точно не про меня и выдаю свою самую милейшую улыбку:

- Я и тут глазунью готовлю. Вы любите глазунью?

- Люблю, - коротко отвечает он и свободной рукой послабляет узел галстука.

- Может, мне и на вашу долю сделать? Продуктов на всех хватит, - спохватываюсь я и лезу в холодильник за следующей порцией яиц.

- А где Богдан?

- Не знаю, в ванной, наверное, - и это чистейшая правда - я действительно понятия не имею где он.

Николай Филиппович с интересом наблюдает за моими манипуляциями, чем ужасно сильно меня смущает и вдруг спрашивает:

- А вы, простите, кто?

- Я? Ромашкина Женя. Богдана... жена, - запинаюсь, ощущая себя невероятно глупо.

Глаза папы удивлённо округляются.

- Жена?

- Ну да.

- Та-а-ак, - тянет он и снова озирается по сторонам. - И давно вы... поженились?

- Несколько дней назад, - пищу в ответ и, честное слово, готова сквозь землю провалиться.

Как же быть - сказать ему, что наш брак фиктивный, или нельзя? Если он доверенное лицо умершего деда, то, может, он не должен знать правду? Ну там буква закона и всё такое. Но в то же время от отец Малиновского, получается, что вроде как скрывать от него этот факт некрасиво...

Решаю, что одна ложь тянет за собой другую, та порождает третью и поэтому говорю как есть:

- Ну я с ним это, - стреляю глазами по сторонам и понижаю голос,

- я с ним из-за наследства.

- Наследства? - глаза Николая Филипповича округляются ещё сильнее.

- Ну да, - вижу за спиной отца приближающуюся фигуру Малиновского и с заметным облегчением громко кричу: - Богдан, иди скорее сюда, папа из командировки вернулся!

Малиновский заходит на кухню: в любимых серых трениках, с зачёсанными совсем как у отца мокрыми волосами, и мужчины, словно два разновозрастных скандинавских бога-близнеца не отрываясь молча смотрят друг на друга.