Интим не предлагать! Агата Лель
1. Часть 1
Гудок, второй, третий. Кажется, это будет длиться вечность. Малиновский, чёрт бы его побрал!
Сжимаю в руках раскалённую трубку и откровенно психую. Жара для начала мая стоит несусветная, макияж поплыл, туфли натирают, а вокруг головы кружатся сонные пчёлы. Спасибо подружке, что надоумила с утра сделать медовую маску для волос.
Снова набираю номер и жду, жду, жду.
- Жень, ну чего там? - кричит с балкона Анька, и я, приподняв край фаты, задираю голову наверх.
- Как видишь - ни принца, ни кареты.
- Ну ты подожди ещё, до регистрации целых двадцать минут, - озабоченно вещает с лоджии седьмого этажа Цветкова, а я, прикрыв раскрасневшееся от зноя лицо фатой, делаю вид, что не замечаю ехидного шушуканья соседок на лавочке.
Да, вы не ослышались - до регистрации моего брака остались несчастные двадцать минут, я как дура стою возле подъезда в свадебном платье, туфлях-лодочках и букетом карликовых роз в руках, в ожидании самого-самого-самого расчудесного на свете недоумка, чьей женой я совсем скоро стану.
Какой чёрт меня дёрнул подписаться на эту авантюру? Пожалуй, после предыстории все вопросы отпадут сами собой...
***
За неделю до трагического счастливого события.
- I miss you too, John.
- Же-е-ень!
- I have to run later in the evening.
- Женька!
- Seven o'clock.
- Ромашкина, блин! - психует Цветкова и, нагло выхватив из мои рук телефон, безапелляционно вырубает видео-связь. - Через две минуты пара у Веника, он нас в порошок сотрёт. Мы и так половину прошлой лекции в кафе-мороженом прогуляли.
- Ты даже не дала мне с Джоном нормально попрощаться, разве так подруги делают? - нахмурив брови, отнимаю телефон и бросаю на дно сумочки. - Он, между прочим, через несколько дней в Альпы улетает, а там связь плохая.
- Успеешь ещё наворковаться со своим Джоном! Он там, в своей Америке, а Веник, - Цветкова расставляет пятерню на головой и имитирует кроличий прикус, - а Веник здесь, в соседней аудитории и он очень-очень зол. Хочешь помимо билета до Аризоны ещё и на диплом фальшивый копить?
- Нет-нет, это крайне нежелательно. Я сейчас каждую каждый рубль откладываю, копейка - и то на вес золота! - хватаю подругу под руку и едва за ней поспеваю. - Если бы ты знала, как я мечтаю сделать Джону сюрприз! Представляешь, сидит он такой дома, изучает свои походные карты или компас чинит, тут звонок в дверь и та-да-а-ам...
- Что тадам?
- Не догоняешь? А в дверях я, Цветкова! Нежданно-негаданно.
Вот он офигеет.
- Веник офигеет ещё больше, если мы на пáру вовремя придем, - Анька открывает дверь и подталкивает меня в шумную аудиторию. - Закончишь универ и езжай тогда куда хочешь. Я мамке твоей обещала за тобой присматривать.
- Да ты сама ведёшь себя как мамка моя порой, - бросаю на стол сумку и плюхаюсь на свободное место. - А я, между прочим, на два месяца тебя старше!
- Возраст, Ромашкина, не годами в паспорте исчисляется, если ты не знала, а содержанием того, что содержится здесь, - бьёт себя ладонью по макушке. - А ты, в своих тепличных условиях, страшнее таракана на хлебнице в жизни ни с чем не сталкивалась.
- Фу-у, да я бы в обморок рухнула, если бы таракана на хлебнице увидела.
- О чём и речь, Женька, о чём и речь, - Цветкова достаёт из сумки свои окуляры и водружает те на нос. - А я с седьмого класса отца пьяного с работы на себе тащила, борщи варила и брата младшего воспитывала.
- Это да, тут тебе не позавидуешь, - вздохнув, ставлю локоть на стол и опираюсь щекой на кулак. - Мама тебя мне в пример с самого детства ставила, мол, посмотри на Аню, какая умная и взрослая не по годам девочка, маленькая хозяйка, а ты... ромашка тепличная. А вот так подумать - фамилии у обеих цветочные, а с клумб разных.
- Просто твою клумбу любовью и баловством поливали, а мою... - Анька машет рукой, намекая закрыть эту не слишком приятную тему, но потом всё-таки не выдерживает: - Зато маменька моя удачно замуж второй раз вышла, - и язвительно , - за моряка! Не зря хоть из дома убегала.
Кладу руку на плечо подруги и притягиваю Цветкову к себе ближе.
- Не расстраивайся, Аньк, зато моя мамка знаешь как тебя любит, мне иногда кажется, что даже больше, чем меня.
- Тёть Алла - мировая женщина. Так что, Ромашкина, даже не думай о глупостях, я с тебя живой не слезу, но до диплома доведу. Я тёть Алле обещала.
С Анькой мы с детства как родные, все так нас и называли во дворе - молочные сёстры. Абсолютно разные, но отлично дополняющие друг друга. А тех пор, как мать её к мужику другому сбежала, Анька мне ещё ближе стала. Вплоть до одиннадцатого класса не разлей вода: совместные ночёвки, вылазки на природу, выходные на даче, да и после школы как шерочка с машерочкой - в институт один поступили, делим однушку на двоих.
И кто сказал, что женской дружбы не бывает?
- Скажи спасибо, что я ей о твоих шашнях с этим твоим мутным Джоном ещё не доложила, - добавляет Цветкова, и я вспыхиваю:
- Ты что! Даже не вздумай! Она меня точно дома под замок посадит, как эту, ну как её там...
- Рапунцель.
- Точно! У меня и коса как раз длинная. А-ань, как же он мне нравится, - ложусь на вытянутую руку и мечтательно прикрываю глаза.
- Представляешь: закончу универ, улечу к Джону в Америку, будем с ним вместе путешествовать, потом поженимся, детишек родим...
- Вернись на землю, Ромашкина, - жестоко осаждает подруга. - Джон этот твой мне, если честно, доверия не внушает совсем, - и тише: - Мутный он. Скользкий. Вот пятой точкой чую.
- Много она понимает, твоя пятая точка, - обиженно принимаю вертикальное положение и одёргиваю полы лёгкого пиджака. - Джон классный и он меня любит. Он сам сказал.
- О, да! Правду в глаза легче всего говорить по телефону. А уж врать...
- Да иди ты! - ...и в надежде переменить тему смотрю на часы: - И где этот Веник ходит? На нас за опоздания орёт, а сам уже на четыре минуты лекцию задерживает. Я, может, изнемогаю, к знаниям тянусь.
- Влюбчивая ты, Ромашкина, глупышка ещё, - тоном опытной матроны изрекает Анька и, открыв толстую тетрадь тут же её захлопывает, с хитростью заглядывая мне в глаза: - Вспомни Ширяева. Как ты по нему сохла?
- Ну ты скажешь тоже! Это когда было?! Ты ещё события сорок первого года вспомни.
- А что было в сорок первом? - тут же цепляется Цветкова.
- Война, - хлопаю глазами. - Вторая мировая.
- Между кем и кем?
- Отстань, а! - с улыбкой пихаю в плечо подругу и тоже достаю тетрадь. - Да и не нравился мне Ширяев прям так уж чтобы...
- Да-да-да, после школы его поджидала и записки любовные в карманы подкладывала.
- Это в восьмом классе было, алё! Ребёнок я была.
- А Грибанов? - щурится Цветкова и противненько так меня пародирует: - Анто-он, Антошенька-а, я буду тебя с армии ждать, честно-честно! - и строго своим голосом добавляет. - Потом в жилетку мне рыдала неделю, когда узнала, что он там по самоволкам к девчонкам в общагу от швейного техникума бегает. И курить ты тогда первый раз попробовала, я всё-ё помню.
- А это было в одиннадцатом! Тоже недалеко умом от восьмого ушла, - защищаюсь я.
- Ну хорошо. А Малиновский Богдан?.. - ещё один шар в лузу.
- Ты дурочка, что ли? Малиновский - идиот каких поискать, и по нему я точно никогда не сохла. Так, понравился чисто внешне при первой встрече, но потом, когда я его получше узнала... Да чтобы с ним даже на одном поле - да ни в жизнь! - уверенно отрезаю я и не вру.
Заносчивый мажор. Думает, что вся женская половина института к его ногам пасть готова, едва он только дверь купленного на деньги папочки Бентли приоткроет и пальцем поманит. Ни за что! Вот в него у меня не влюбиться ума точно хватило. Как понравился при первой встрече, так сразу и разонравился.
- Ну ладно, Малиновского можно вычеркнуть, и то, - поучительно выкидывает указательный палец Анька, - это потому что я тебе быстро глаза на него открыла. Если бы не я, ты бы точно повелась.
- Да прям! - фырчу и даже начинаю раздражаться. - Короче, хватит все мои симпатии перечислять, Джон - это точно другое. К нему у меня настоящие взрослые чувства и я обязательно найду деньги и улечу в Америку, вот увидишь.
- Ну ладно, ладно, только диплом сначала получи, а потом хоть к Джону в Америку, хоть к Василию в Перелёшино, - разрешает Цветкова, и я не могу удержаться от улыбки.
Ну точно в мамки записалась.
Дверь с лёгким скрипом открывается и в аудиторию заглядывает... Малиновский. Он-то что тут забыл? Как говорится: вспомни, кхм, и вон оно.
Смахнув со лба модно подстриженную чёлку, Малиновский бегло осматривает аудиторию и, игнорируя выстрелы неприкрытого восторга со стороны - что уж греха таить - практически всех девчонок, впивает взгляд в меня.
- Ромашкина, иди сюда, поговорить надо, - кивает себе за плечо Богдан, но я даже ухом не веду.
Беру в руки карандаш и демонстративно пялюсь на исписанную оставшимися от прошлой лекции формулами доску.
- Ромашкина! - повторяет Малиновский громче и хмурит густые тёмные брови.
- Ещё чего! У меня лекция, - не смотря на него выдаю я, и прямо кожей ощущаю, как у всех челюсть отвисла.
- Так Веника же нет. Иди, не пожалеешь.
- Тут говори, у меня от Цветковой секретов нет. И от остальных тоже.
- Вот настырная, - Богдан криво усмехается и к общему восторгу девчонок проходит в аудиторию. Подойдя к нам с Анькой, ставит локти на стол и стреляет по сторонам голубыми глазами. - Ромашкина, разговор крайней степени важности. Пошли.
