Он прочитал и принял к сердцу все советы и критику тех, кто писал ему письма. Некоторые, в сущности, спрашивали его, почему он не написал историю о хороших людях, чистую историю о красоте вещей. Он отвечает, что жизнь совсем не такая, что она не чистая и не грязная, а полная, округлая и сметающая, «как волна, разбивающаяся о тебя».

Так он говорил в течение двух часов, то бросаясь словами, от которых у него почти перехватывало дыхание, то замирая, словно нащупывая, удрученный неадекватностью слов, чтобы передать глубину своего смысла или энтузиазма по отношению к жизни.

Он не согласен с теми скептиками, которые всегда опасаются, что обещания первой работы автора могут не оправдаться в последующих произведениях. По крайней мере, он не думает, что это применимо к его случаю. Он говорит об этом без всякого бахвальства, поскольку считает, что с тех пор, как начал писать «Взгляни на дом свой, Ангел», научился многому, что поможет ему сделать это лучше.

«Когда-нибудь я напишу хорошую книгу», – сказал он.

Затем он налил себе еще одну чашку чая и снова начал рассказывать о людях, которых он знал на родине. «Великие люди, – называл он их, – и когда-нибудь я туда вернусь. Передайте им это от меня, ладно? Скажите им, что я говорю от всего сердца, что они – сердце Америки».

Вулф был доволен интервью, но не неподписанной статьей в том же номере «Таймс»: «Мраморный ангел, которого любил отец Вулфа, на Риверсайдском кладбище – статуя, ставшая знаменитой в романе «Взгляни на дом свой, Ангел» бдит над могилой». К статье прилагалась фотография «ангела, высеченного из лучшего каррарского мрамора… ее правая рука поднимает венок на деревенский крест». По словам репортера, ангел когда-то смотрел «на восток» с «крыльца мастерской» каменотеса У. О. Вулфа на Пак-сквер. Теперь он «обозначает могилу ушедшей из жизни женщины из Эшвилла, похороненной в 1914 году».

Новость, конечно, была нелепой. В книге «История одного романа» (Нью-Йорк, 1936), 23-24, Вулф писал о «сцене в книге, в которой каменотес представлен как продающий печально известной женщине города статую мраморного ангела, которой он дорожил много лет. Насколько мне известно, эта история не имела под собой никаких оснований, и все же несколько человек позже сообщили мне, что они не только прекрасно помнят этот случай, но и действительно были свидетелями сделки. На этом история не закончилась. Я слышал, что одна из газет послала на кладбище репортера и фотографа, и в газете была напечатана фотография с утверждением, что ангел – это тот самый знаменитый ангел, который столько лет стоял на крыльце каменотеса и дал название моей книге. К несчастью, я никогда не видел и не слышал об этом ангеле, а на самом деле он был воздвигнут над могилой известной методистской дамы, умершей за несколько лет до этого, и ее возмущенная семья немедленно написала в газету, требуя опровержения своей истории, заявив, что их мать никак не была связана с печально известной книгой или печально известным ангелом, который дал название печально известной книге».

Только в 1949 году ангел Вулфа – «стоящий на холодных фтизиатрических ногах, с улыбкой мягкого каменного идиотизма… с резным стеблем сирени» в руке – был обнаружен в Хендерсонвилле, в двадцати милях к югу от Риверсайдского кладбища в Эшвилле.

Ли Эдвард Купер, выпускник Университета Дьюка, был городским редактором «Эшвилл Таймс», прежде чем перейти в «Нью-Йорк Таймс» в 1929 году на должность редактора по недвижимости. 10 мая, через шесть дней после публикации интервью, Вулф отплыл на корабле «Волендам» в Европу.