Всё случилось тогда как-то неожиданно, будто наваждение: он даже не успел сообразить, что с ним произошло, но точно понимал – такого еще не было. Нормальный человек сказал бы себе самому, что он влюбился. Но Кирилл употреблял это слово в другом контексте, и оно означало несколько иное: более легкое, легковесное, приятное, необременительное и не сковывающее его собственную волю, как в этом случае. Да, он сопротивлялся этому чувству, но не мог ничего с собой поделать: его что-то притягивало к этой женщине, и то было даже не физическое влечение, вернее, не столько физическое, а нечто манящее: тайна, неизвестность, загадка, которую он непременно хотел разгадать. Ему казалось, что на этот раз он встретил свою незнакомку, и теперь все будет по-другому, не так, как обычно. У него даже изменилась походка, он шел, чуть касаясь земли – легко, воздушно как-то. И, конечно, он боялся потерять эту женщину, отпустить ее, выпустить из своих рук. Кирилл волновался, когда не видел ее то время – до вечера, казавшимся ему таким долгим, что он постоянно смотрел на часы, не имея раньше такой привычки. Они стали жить вместе в одной квартире, в одной постели, в едином пространстве, которое он до этого момента так оберегал от посторонних. И вот она вошла на его территорию, обживаясь там довольно быстро, наполняя ее собой. Вначале это было интересно, необычно. Кириллу пришлось потесниться, то есть, несколько сжать свое доселе свободное существование, возможно, достаточно эгоистичное, но это было его личное пространство, его потаенный мир, особенный, как у любого другого человека. Так он думал раньше. Теперь же нужно было делиться этим с женщиной, которую он, по сути, не знал, потому что сделать это оказалось невозможным за столь короткое время. Их роман был стремительным, и кто из них двоих стремился к такому бурному развитию событий уже трудно сказать. Мужчина в 40 лет – холостяк со стажем, но Кирилл, обалдевший от столь внезапного изменения своей жизни, думал, что подобную привычку легко можно исправить, если любишь. Тогда он считал именно так, забыв о том, что человек видит всего лишь отражение себя самого в другом, как в зеркале, поставленном перед ним. И если в тебе нет каких- то качеств, то ты не представляешь их в своем визави, и очень удивляешься, когда они обнаруживаются в нем, потому что не готов к этому. Принять что-либо, не свойственное тебе самому: твоим мыслям, привычкам, твоим взглядам, убеждениям, твоему отношению к миру – слишком сложно, как бы ты не притворялся и не изображал легкость такого принятия, делая вид, что этого можно не замечать, как нечто незначительное, потому что у тебя есть главное. Но все это возможно игнорировать только какое-то время. И если ты не способен чего-то принять всем своим существом, то рано или поздно тебе придется сделать выбор или продолжать терпеть, смириться, уговорить как-то себя, а по сути – изменить самому себе. Когда отношения носят поверхностный характер, вы соприкасаетесь только теми точками, которые схожи у вас между собой, вы совпадаете в чем- то, ведь если нет никакого совпадения, то отношения вообще невозможны. Кирилл привык воспринимать отношение с женщиной как дополнение к своей жизни, оставаясь при этом тем же, кем был до того момента. И, получая то, что ему недоставало, старался по возможности быть благодарным, уделяя внимание своей партнерше, хотя он никогда не называл так свою женщину, считая, что у него с ней – роман, а не спорт и не бизнес, чтобы так называть человека близкого, пусть и не на веки вечные. А время здесь ни при чем: оно само по себе – вещь непостоянная, то есть, движется по каким-то неведомым законам: то ускоряется, то замедляется, в зависимости от того, что чувствуем мы в данный момент. Что-то проходит мимо, а что-то остается в душе, независимо от того, насколько долго этот человек был рядом с тобой. Семейная жизнь как раз пугала его тем, что там время как будто останавливается: каждый день одно и то же, и он думал, что не смог бы так жить. Да и не верил он в такой идеальный союз, потому что люди сами далеко не идеальны, включая его. Однако почему-то изменил своим правилам, встретив Аллу. И считал, что необходимо находить хорошее в этом человеке, то есть, не фокусироваться на том, что не нравилось. В конце концов, у него тоже могут быть свои «тараканы» в голове, главное – чтобы эти сущности подружились между собой. Он пытался шутить, как делал это всегда в непонятных ситуациях, полагая, что излишняя серьезность в решении вопросов может увести в депрессию. Но в этом случае всё было иначе. Может быть, для кого-то она стала бы идеальной женой, потому что в ней, казалось, не было недостатков: она с готовностью занималась хозяйством, все мыла и чистила до блеска. Он часто заставал ее с тряпкой в руке, когда она что-то терла на полу или на мебели, найдя где-то пыль. Кирилл и подумать не мог, что в его квартире столько пыли и всего такого, что нужно менять, вплоть до мелочей. Ей не нравилось всё. Даже его сковородка, с которой он в бытность своего одинокого существования поедал яичницу, не заморачиваясь перекладыванием еды в тарелку. Но и тарелки ей тоже не нравились, и его люстра, его полотенце, его слегка ободранный поднос, к которому он привык, так как вообще любил старые вещи, как будто прирастал к ним. Она же наоборот хотела это выбросить, изменить, обновить, сделать по-своему. И когда он однажды пришел после ночного дежурства домой, то обнаружил, что на окне висят другие шторы. Почему-то именно это пробило его сильней всего, ведь она даже не спросила, не посоветовалась с ним, считая, как обычно, что ей виднее. Эта черта характера Аллы вначале настораживала его, а потом стала раздражать. Как и ее желание что- то переставлять с места на место, считая, что так удобнее убирать в квартире, и что некоторый «хлам» вообще не нужен, потому что в доме должно быть чисто. На этом она была повернута, как считал Кирилл. Одним словом для себя самого он определил бы всё это так: она была правильной до тошноты. Несколько физиологическое определение, зато верное, к тому же он врач, и физиология для него вещь обычная.