В нем жили как будто два человека, и было загадкой: как им живется вместе. Сам же Кирилл никогда не задумывался над этим. «Я не думаю эту жизнь, я живу её» – говорил он, и всем почему-то становилось смешно то ли из-за неуклюжести самой фразы, то ли еще от чего, но именно так он чувствовал, и такие слова выражали лучше всего его состояние на тот момент. Он считал, что жизнь штука многообразная, и нужно попробовать всё. В ранней юности он постиг эту науку даже в излишке, но опираясь на другой свой постулат: «Себя нужно прощать, так как в то время ты иначе поступить не мог», Кирилл продолжал свой путь в неизведанное, предполагая, что человек слишком мало знает об этом мире, чтобы строить железобетонные планы, вроде плотин, будучи до конца уверенным в том, что ничто не разрушит их. Смешно.

Можно ли было назвать Кирилла пессимистом, исходя из подобных заключений? Нет, скорее информированным оптимистом, потому что любой хирург по-другому не выжил бы. Так шутил Кирилл, когда женщины иногда называли его циником. И только одна из них сказала однажды, что обожает его за такую внутреннюю честность, ибо в основном люди врут даже самим себе, потому что так жить легче. Вот с ней надо было остаться, – думал иногда Кирилл, но войти в одну и ту же реку, как известно от древнего грека, невозможно. Наташа уже давно вышла замуж и уехала на Север со своим полярником. Таких женщин нельзя терять. Да что теперь об этом? Одни потери…

Он шел по заснеженным улицам города, уже украшенным горящими разноцветными лампочками, лучи от которых пересекались между собой, составляя нити паутин. А он в тот момент был самым главным пауком, который держал все эти нити и управлял ими по своему желанию. Вот бы так всегда, – думал Кирилл.

Он видел себя, идущим по Невскому проспекту, и на минуту ему вдруг показалось, что вокруг никого нет: город в сияющей пустоте тих, вернее – беззвучен. А он идет, идет, но при этом остается на одном и том же месте. Или это сам город движется мимо него, а он стоит и всё. Какие-то фонари идут стройными рядами по обе стороны дороги, какие-то люди в странных одеждах, как будто актеры только что сошедшие со сцены, где давали «Чайку» Чехова, какие-то чайки над Невой. Почему не над морем? Хотя, какая разница? Какие-то экипажи (из Мосфильма?). Снимают кино? Снимают покрывало Изиды, обнажая реальность. Какая-то старая дама, нет, не старуха, а именно дама, подходит ближе. Он не знаком с ней, никогда не видел раньше. Говорит что-то. Что она говорит? И кому?

– Вы не знаете, кто купил доходный дом княгини Яшвиль? Раньше им владел капитан гвардии Романов: сдавал в нем комнаты и квартиры, а потом он перешел княгине Яшвиль. Как? Вы не знаете Наталью Григорьевну Яшвиль? Это же известный княжеский род грузинского происхождения. Ко времени владения домом, она была уже вдовой полковника лейб-гвардии Царскосельского гусарского полка. Он является потомком того самого князя Владимира Яшвиля, который участвовал в убийстве императора Павла, об этом все знают. А княгиня Наталья Григорьевна оказалась одна с двумя маленькими детьми, хотя муж ей кое-что оставил, и даже имение в Малороссии, но совершенно расстроенное. Кстати, оно когда-то принадлежало Раевским. Ну, знаете, они были друзьями Пушкина?

Дама говорила, не прерывая свою речь ни на минуту. Невозможно было вставить даже слово.

– Потом доходный дом купил купец 1-й гильдии Меркурьев. Но это уже было во время войны, но еще до переворота. А сама княгиня уехала из России. Говорили, что в Прагу. Вы понимаете, о каком доме я говорю? Там еще башенки со всех сторон: тот, что в Солдатском переулке, он появился уже очень давно между 23-м и 25-м домом.