Это. Он назвал меня «это». Как какую-то падаль. Как мусор. Как что-то грязное, гнилое, отработанное. От злости я даже на миг позабыла о боли. Я вам сейчас покажу «это»!..

Но вот сюрприз: магия моя была мертва. Не отзывалась, как рука, которую отсекли.

— Искалечили, — выдохнула я в ужасе, обеими руками прижимая к себе. — Даже это отняли! Но не бойся, малыш. Не бойся. Я с тобой. Или погибнем вместе, или спасемся. Я не оставлю тебя. Я спасу тебя!

Говорю, а голоса своего не слышу.

Его просто нет. На слова нет сил. Так как же я собираюсь спасаться?

Надо собраться! Надо!

— Тише, малыш, — беззвучно шепчу я. — Не привлекай их внимания! Дай мне отдохнуть, дай собраться с силами… И я все сделаю, чтобы тебя защитить!

Как ни странно, но это дитя меня услышало и поняло и затихло, издав слабый вздох.

— Как будто б точно издох, — радостно отметил Кри. Мерзкий, гадкий, скользкий…

— Живее давай! — злится меченый.

На улице еще холоднее, ветер задувает в щели.

Малыш на моей груди дрожит, и я нахожу в себе каплю, последнюю уцелевшую каплю магии и направляю ее на то, чтоб согреть его.

Он раскаляется, становится похож на горячий шар под моими ладонями. Стянутое судорогой тельце стало мягким, расслабленным, и я почувствовала, что и дар мой будто б возвращается ко мне.

Сама я одеревенела от холода, но изо всех сил старалась молчать.

Слышала, как они грузят гроб в скрипучую повозку. Слышала, как договариваются с могильщиком. Слышала, как тот понукает лошадь, и как повозка скрипит и стонет, унося меня в мой последний путь…

Слышала — и упрямо молчала.

Магии прибыло еще.

Совсем немного, но этого хватило, чтоб еще подогреть странного малыша. Он теперь лежал на мне, вытянувшись, прижавшись, и согревая собой меня. Спасая меня.

И я понимаю, что это единственная возможность спастись. И снова бросаю все свои утекающие силы на то, чтоб защитить младенца, успокоить и согреть его.

Хотя разум кипит от страха и велит спасаться самой.

Греть себя.

Разорвать вдребезги гроб и повозку последним усилием.

Но я продолжаю поддерживать жизнь в крохотном тельце.

И оно помогает набраться сил мне.

Скоро я чувствую, что смогу встать. Смогу, наверное, и пройти несколько шагов. Совсем немного, но этого хватит, чтоб скрыться, убежать подальше от повозки. Малыш на груди кажется мне тяжелым, как камень, но у меня и мысли не рождается, что его, доверчиво прижавшегося ко мне, можно бросить.

— Только вместе, — упрямо шепчу я. И голос мой возвращается; я слышу свои слова.

Крышка гроба приколочена плохо, ненадежно. Я легко сталкиваю ее, упершись ногами.

— Только вместе!

Прижимаю к себе горячее тельце, поднимаюсь. Сначала сажусь, потом встаю на колени. От слабости меня качает, грудь горит от боли при каждом вздохе. На мне все то же платье, нелепое белое платье глупой доверчивой невесты. Хочется сорвать его с себя, но ничего другого у меня нет. Все мои вещи, платье, меховая накидка, стали добычей проходимцев.

Не голой же бежать.

В повозке темно, но я соображаю, где можно выбраться. Брезентовый тент чуть расходится, впуская свет. Я подбираюсь к прорехе и выглядываю наружу.

Темнота.

Темный спящий город, унылый пейзаж. Копыта лошади стучат по булыжникам, мостящим дорогу. Я знаю это место. Если свернет направо, значит, там будет мост.

— А он туда и свернет, — сквозь сжатые зубы бормочу я. — На кладбище!

Придерживая теплое тельце одной рукой, отрываю у платья подол, оголяя ноги. Заворачиваю в него кое-как младенца, а сама гляжу туда, за брезент. Не пропустить бы поворот…

Не пропустила.

Повозка, мерно покачиваясь, начинает вползать на мост, и я спрыгиваю на камни. Холодный ветер обхватывает мои лодыжки, но теперь мне не страшно и не холодно. Дитя, которое я спасла, отдав свою последнюю каплю магии, спасает теперь меня. Согревает и, прижимаясь, дает мне силы.