Тот, о ком говорили молодые люди на перроне, уже неспешно шел по вагону, помахивая изящной тросточкой.

Он был одет в хорошо пошитый, ладно сидящий на нем костюм, причесан и набрызган хорошим одеколоном.

Рядом с ним, блестя мехом в светлых квадратах ночного освещения, падающего из окон, бежал белоснежный пес.

В темном роскошном купе его уже ждал высокопоставленный гость. Свет вокзала был погашен приспущенными на окно шторами, электричество едва разгоняло полумрак.

Тристан, войдя в королевское купе, аккуратно поддернув штанины, опустился в кресло, и его белоснежный пес послушно улегся у его ног.

Из полумрака на инквизитора глянули знакомые синие глаза, блеснула острозубая улыбка. В роскошном кресле чуть шевельнулся тот, на встречу с которым Тристан явился лично — король-вампир Генрих.

— Приветствую вас, Ваше Величество, — церемонно склонил беловолосую голову Тристан.

— И вам здравствовать, Ваша Светлость и Ваше Темнейшество, — произнес король с веселой улыбкой. — Какой у вас прекрасный пес!

— Подарок оборотней, — кратко пояснил Тристан. — Моей личной гвардии. Они понимают толк в животных. Но давайте сразу к делу, — мягко проговорил он, в своем излюбленном жесте соединяя перед собой кончики длинных белоснежных пальцев. — Право же, любопытно, что это за королевская тайна такая, которую вы, Генрих, мне привезли лично, не доверив никому, ни лучшим агентам, ни инквизиторам?

Генрих нахмурился, улыбка сползла с его красивого лица. Он потер переносицу, над которой залегла глубокая морщина, такая чуждая, такая странная на его молодом лице, и без обиняков произнес:

— Королева, моя Анжелика, угасает.

8. Глава 7

Тристан не произнес ни звука, но в полумраке было слышно, как он шевельнулся — словно хотел кинуться на невидимого врага.

— Простите? — осторожно произнес он, наконец. — Ее Величество?.. Но я видел ее не далее, чем на прошлой неделе. Она была весела, свежа и молода…

Генрих снова рассмеялся, расправил плечи, и уселся чуть свободнее, расслабленнее.

Высказав свое главное опасение, свою боль, что он таил ото всех, он вздохнул так, словно ему, наконец-то, стало хватать воздуха, чтоб надышаться.

— Тристан, Тристан, — посмеиваясь, произнес он, потянувшись к столику, на котором стояло серебряное ведерко со льдом, в котором охлаждалось шампанское. — Тот, кто живет долго, иногда забывает, что человек смертен. Выпьем? Ты не против?

— Как скажете, Ваше Величество, — настороженно и вместе с тем послушно ответил Тристан, и Генрих, качнув головой, словно отгоняя от себя дурные мысли, откупорил бутылку.

— Давай без официоза, — устало попросил он. — Так, как мы говорили в тот год, когда ты был просто священником, а я — просто Ловцом сбежавших невест. Тогда мне было очень комфортно рядом с тобой. Я ощущал в тебе родственную кровь, поддержку и твердую руку, готовую поддержать меня. Мне и сейчас это необходимо.

— Так что произошло с королевой? — взял бокал, наполненный золотистой шипящей жидкостью, переспросил встревоженный Тристан.

Генрих пригубил шампанское, облизнул лаково-красные губы.

Бессмертный вампир, он не постарел ни на день, не утратил своей юношеской красоты и свежести.

Его шелковые волосы были все такими же иссиня-черными и блестящими, как прежде. Глаза под черными ресницами — синими и глубокими, мечтательными и чарующими. Кожа — сияюще-белая, прекрасная, как прозрачный тонкий дорогой фарфор, будто непогода и пролетающие года не касались ее.

Ему было вечно двадцать, и это могло длиться сколь угодно долго.

— Тристан, она просто постарела, — ответил Генрих, наконец. — Ей шестьдесят?.. Восемьдесят?.. Кажется, так. Ты — инквизитор, которого боятся и небеса, и Ад. Я — вампир, так уж сложилось. Мы с тобой живем долго, так долго, что позабыли, что за жизнью обычно следует смерть. А она — она всего лишь человек.