Густав покрутил головой и только прищелкнул в полнейшем восторге языком.

— Лучший агент короля, полагаю? — меж тем вежливо осведомился молодой человек в сутане. — Клэр Редстоун? Или подлог, как в случае с Ее Величеством?

— О, нет, — нежно и беззащитно проворковала монахиня таким слабым голосом, что ей тотчас захотелось предложить руку и помочь всеми доступными способами — вот такая она была нежная и слабая. — Никакого подлога, ваша милость. Историю королевы знают все, но это не мой случай. Я действительно лучший агент короля!

— Тогда добро пожаловать в Лонгброк! — чопорно поклонился ей альбинос.

7. Глава 6

Молодой человек, несмотря на свою странную особенность, был очень хорош собой.

Кроме молодости, великолепной стати, его украшала породистая, тонкая красота, не лишенная, однако, живости.

В праздничном свете вокзала на его бесцветное лицо ложились мягкие тени, подчеркивая все достоинства.

Его черты казались особенно утонченными, нос, рот — образчиками великолепного вкуса сотворившей его природы.

Алые глаза смотрели остро, внимательно, взгляд так и пылал. Волнистые белоснежные волосы его были аккуратно причесаны и прибраны так гладко, словно он тотчас вышел из парикмахерской.

На руках молодого человека, почти полностью скрытых длинными рукавами белоснежной сутаны, поблескивали серебряные перстни-когти.

Монахиня ослепительно улыбнулась молодому человеку, кокетливо строя глазки, и тот неожиданно смутился, нахмурил белесые брови.

— Ваша милость использует серебряные когти? — восторженно и нежно ворковала девушка, пыхтя своей сигарой, зажатой в ослепительно-белых, ровных зубках. — Ну и ну! Какое древнее и какое опасное оружие! А какие сильные пальцы у вашей милости! Кто б мог подумать! Рассечь накладными серебряными когтями тело врага — это, знаете, очень, очень необычно! Ловко! Сильно!

Похвалы и восторги, льющиеся непрерывным потоком, еще больше смутили молодого альбиноса, который изо всех сил старался казаться бесстрастным и спокойным.

У него даже уши запылали, а гладко выбритые щеки вспыхнули багровым румянцем. Он поспешно спрятал кисть, украшенную упомянутым оружием, скрестив руки на груди, и недобро, исподлобья, глянул на девушку.

— Не нужно много сил, чтобы пользоваться этим оружием, — недобро рыкнул он. — Я же вспарываю не столько тело, сколько магическую обол… впрочем, вы должны это знать! Зачем эти ненастоящие восторги?!

Монахиня захлопала глазами, беззащитно и мило. На ее лице выписалось самое искреннее удивление.

— Всего лишь хотела сделать вам приятное, ваша светлость, — ничуть не смущаясь от его недружелюбного тона, ответила она, глядя в глаза альбиносу, который, казалось, вот-вот закипит от раздражения. — Вы такой юный. Такой красивый. Такой милый! Такой чистенький, ну как фарфоровая балеринка на комоде!

— Я не милый, — сердито прорычал молодой альбинос, шумно сопя. Сравнение с хрупкой балеринкой оскорбило его. Он даже одернул полу своей белой сутаны, словно порывался ее снять, смущенный. Но почти сразу же одумался и снова принял чинный, спокойный вид.

Сладкая лесть не нравилась молодому человеку. Это было видно невооруженным взглядом.

Но монахиня продолжала испытывать его терпение, нарочно дразня щенячьим преданным взглядом.

— Вы курите? — неприязненно и осуждающе спросил альбинос.

Монахиня захлопала пушистыми ресницами так невинно и трогательно, что несчастного альбиноса просто передернуло от отвращения.

— Что вы, ваша милость! — с придыханием протянула она, поспешно вытащив изо рта сигару. — Это вовсе не табак, это свернутые листья мяты, мелиссы, ивы и повилики! Это для того, чтоб видеть истинное лицо оборотней, ваша милость! Я, разумеется, не курю! Фу, какая вредная привычка!