Характерно, что, хотя Эдвард Бейнс в 1835 году говорил, что «эта [хлопковая] торговля не является детищем государственной протекции», он затем в хронологическом порядке составил список всех «законодательных препятствий», относившихся к хлопковой отрасли, от запретов до пошлин – список, который заполнил семь страниц, поразительное напоминание о важности государства для обеспечения «свободного» рынка хлопка[169]. В Великобритании, а в конечном итоге и в нескольких других странах, эта зависимость капиталистов от государства тесно связывала их друг с другом, что приводило к своего рода территориализации и национализации производственного капитала. Парадоксальным образом эта связь между капиталистами и государством усилила также и рабочих, которые смогли воспользоваться зависимостью государства от воли своих подданных в целях коллективной борьбы за повышение оплаты труда и улучшение его условий.

Характерные для военного капитализма пути мобилизации земли, труда и рынков были в значительной мере неприменимы в самой Европе также благодаря повергающему в трепет потенциалу современных государств (который Гегель назвал бы «духом истории»). Это удивительно во многих отношениях. Ведь крупномасштабные и капиталоемкие предприятия, мобилизация огромного количества рабочих и пристальное наблюдение со стороны руководства за этими рабочими – все это было опробовано на плантациях в Америке и, казалось, открывало путь к реорганизации производства. Однако в самой Британии военный капитализм служил лишь основой капитализма, но не определял его природу. Господство в производстве достигалось без порабощения рабочих и без истребления народов, поскольку капиталисты не делали того, что они могли делать за пределами досягаемости государства на границах империи. В нашем мире, где институциональные основы промышленного капитализма стали общим местом, трудно оценить их революционную природу.

И такая связь между расширением производства и усилением государства способствовала их взаимному укреплению. Точно так же, как британское государство поддерживало динамику экономического развития хлопковой отрасли, так и многие плоды деятельности отрасли становились как никогда важными для британского государства. По мнению Эдварда Бейнса, в войнах конца XVIII – начала XIX века, результатом которых стало установление британской гегемонии в зоне Атлантического океана, Британия в значительной мере опиралась на свою коммерцию, и самой важной частью этой коммерции был хлопок: «Без средств, предоставляемых ее процветавшими производителями и торговлей, страна не могла бы вынести столь длительных и изнурительных конфликтов». По оценке Бейнса, с 1773 по 1815 год экспорт хлопковых товаров составил 150 млн фунтов стерлингов, наполнив деньгами сундуки производителей, торговцев – и государства. Именно этот объем и баланс торговли в первую очередь обеспечил государству доход, необходимый для инвестирования, например, в расширение военно-морских сил. За период с конца XVII по начало XIX века, на протяжении которого Британия в сумме воевала в течение пятидесяти шести лет, ее государственные доходы увеличились в шестнадцать раз. И треть налогового дохода в 1800 году поступила от таможни. Как в 1835 году отметило издание Edinburgh Review, «уровень нашего процветания и мощи сильно зависит от продолжения их [фабрикантов] усовершенствования и расширения». Государственные чиновники и правители понимали, что производство было способом создания дохода для государства, и государство само теперь опиралось на промышленный мир, который оно помогло создавать