Главной причиной этой неспособности к конкуренции, однако, были затраты на рабочую силу. В Соединенном Королевстве зарплаты были намного выше, чем в других местах; действительно, в 1770 году зарплаты в Ланкашире примерно вшестеро превышали индийские. Даже при том, что в тот момент благодаря усовершенствованному оборудованию производительность на одного работника хлопковой отрасли в Британии уже вдвое-втрое превышала производительность индийского работника, этого коэффициента все еще было недостаточно для создания равных условий игры. Военный капитализм создал фундаментально новый набор возможностей для британских хлопковых капиталистов, но в нем не было ответа на вопрос о выходе на мировые рынки хлопковой ткани глобально ощутимым образом. Протекционизм до определенного момента был реально действующим решением и применялся с большим успехом, но заманчивая перспектива мирового экспорта не могла быть реализована подобными запретами. Британским капиталистам было необходимо динамичное сочетание новых технологий для снижения затрат, продолжения роста эластичных рынков, которые уже начали расширяться по следам британской экспансии, и государства, готового оказать поддержку и способного не только защищать глобальную империю, но и преобразовать общество в самой Британии[136].

Поскольку трудовые издержки были главным препятствием к реализации заманчивых возможностей, британские торговцы, изобретатели и начинающие фабриканты – будучи все практичными людьми – сосредоточились на методах повышения производительности своих дорогостоящих работников. В процессе они совершили поворотное изменение в истории хлопка. Их первым заметным новшеством было изобретение Джоном Кеем самолетного челнока в 1733 году. Этот маленький деревянный инструмент, имеющий форму корабельного корпуса, позволил ткачам закреплять на нем нить утка и затем толкать его, заставляя «лететь» от одной стороны ткацкого станка к другой через нити основы. Благодаря этому челноку производительность ткачей удвоилась. Поначалу он распространялся медленно, но сдержать его распространение было невозможно: после 1745 года, несмотря на сопротивление ткачей, боявшихся потерять источник пропитания, челнок широко использовался[137].

Этот крохотный кусочек дерева, который двигался по-новому, вызвал каскад новых усовершенствований, которые медленно, но бесповоротно изменяли производство хлопка. Распространение более производительных ткацких технологий стало причиной сильнейшего напряжения в сфере производства пряжи, поскольку требовалось все больше прядильщиков для того, чтобы обеспечить пряжей одного ткача и не дать простаивать станкам. Несмотря на растущее число женщин, все дольше трудившихся за прялками во все большем количестве домов, пряжи было недостаточно. После изобретения Кея для обеспечения пряжей одного ткача требовалось четыре пряхи. Многие ремесленники пытались найти способ обойти это узкое место, и к 1760-м годам повышение производительности стало возможно, после того как Джеймс Харгривз изобрел прядильную машину «дженни». Она состояла из вращавшегося вручную колеса, которое поворачивало ряд веретен в рамке, пока прядильщик другой рукой двигал вперед и назад брусок с тем, чтобы вытянуть нить и затем намотать ее на веретена. Сначала эта машина могла вращать восемь отдельных веретен, затем шестнадцать, а потом и еще больше, и уже в 1767 году она утроила скорость работы прядильщика. Она быстро распространилась, и к 1786 году в Британии работало порядка двадцати тысяч таких машин[138].

Уже в 1769 году, однако, в прядении произошли новые усовершенствования благодаря ватермашине Ричарда Аркрайта – машине, приблизившей появление фабрики Грега благодаря использованию энергии падающей воды. Она состояла из четырех валиков, которые вытягивали хлопковое волокно перед тем, как веретено скручивало его в нить. Это позволило прясть непрерывно, без остановок, и, в отличие от «дженни», которая поначалу использовалась в основном в домашней работе, ватермашина требовала большего количества энергии, таким образом концентрируя производство на фабриках. Десять лет спустя, в 1779 году, мюль-машина Сэмюэла Кромптона стала кульминацией этих изобретений, объединив элементы «дженни» и ватермашины (отсюда ее название). Мюль-машина представляла собой длинный агрегат с двумя параллельными каретками: с одной стороны стояли катушки с ровницей, а веретена, готовые принять скрученную нить, – с другой. Внешняя каретка, поставленная на колеса, вытягивалась примерно на пять футов, одновременно вытягивая несколько шнуров ровницы. Число шнуров ровницы для прядения зависело от количества установленных на мюль-машине веретен: хотя в 1790-е годы нормой было две сотни, в последующие сто лет это число превысило тысячу триста. Вытянутая ровница затем скручивалась в пряжу и наматывалась на веретена, когда каретка толкалась обратно. В отличие от ватермашины, работавшей непрерывно, пряжа изготавливалась пятифутовыми рывками, но была при этом прочнее и тоньше. Сначала машина приводилась в движение водой (которая оставалась преобладающим источником энергии до 1820-х годов), а позже в основном паровым двигателем (который был запатентован Джеймсом Уаттом в 1769 году)