За счет последствий военного капитализма Грег и его современники, как заметил один наблюдатель в 1920-е годы, «вырвал империю хлопка у Востока за одно поколение бурного изобретательства», перекроив всю географию мирового производства хлопка. Их работа была революционной, поскольку вводила новую институционную форму организации экономической деятельности, а также всемирную экономику, в которой быстрый рост и непрерывная перестройка производства стали нормой, а не исключением. Разумеется, важные изобретения создавались и в прошлом, и в различных регионах мира бывали моменты ускоренного экономического роста и до промышленной революции. И все же ни одно из них не создало такого мира, в котором сама по себе революция стала бы неотъемлемой частью жизни, мира, в котором экономический рост, несмотря на периодические падения, питал бы свое собственное расширение. За тысячу лет до 1800 года ни в Европе, ни где-либо еще не случалось радикального ускорения экономического роста, а если такое ускорение и возникало, то вскоре шло ко дну, разбившись о ресурсные ограничения, голод или болезни. Теперь промышленный капитализм создавал вечно меняющийся мир, и хлопок, важнейшая мировая отрасль, был ходовой пружиной этого беспрецедентного ускорения роста человеческой производительности[133].

Оглядываясь назад, можно сказать, что Англия конца XVIII века созрела для перестройки хлопкового производства. За плечами британских капиталистов были два столетия производства хлопкового текстиля, у них был доступ к капиталу для инвестиций, и на них работало все больше крестьян, которые пряли и ткали в своих домах. Кроме того, опиравшиеся на надомный труд британские текстильщики десятилетиями выдерживали давление индийского импорта – и благодаря этому опыту они осознали важность умения конкурировать с индийскими производителями и захватывать их рынки. И, что не менее важно, для работы на новых фабриках имелись рабочие, которые не могли противостоять процессу своего превращения из сельских тружеников или ремесленников в промышленных наемных рабочих. Эти факторы обеспечили необходимые условия для радикального преобразования производства и институтов, частью которых оно было. Такие условия, однако, едва ли были уникальны и существовали, если не во всех, то по меньшей мере во многих своих аспектах в большом множестве стран, от Китая и Индии до континентальной Европы и Африки. Сами по себе они не могут объяснить, почему промышленная революция началась на небольшой части Британских островов в конце XVIII века[134].

Однако, в отличие от своих коллег где бы то ни было еще, британские капиталисты контролировали множество мировых сетей производства и сбыта хлопка. У них был доступ к неповторимо динамичным рынкам, они господствовали в трансокеанской хлопковой торговле, они владели полученным из первых рук знанием о баснословном богатстве, которое можно было добыть продажей ткани. Таким образом, главной проблемой британских производителей хлопка, в двух словах, была трудная конкуренция с индийской продукцией – высокого качества, но при этом дешевой. Как мы уже видели, в XVIII веке британские производители в основном (хотя и не полностью) решили проблему качества, присвоив индийские технологии. Увеличение объемов выработки и снижение затрат представлялось более сложной задачей: сети надомных работников, выстроенные британскими торговцами в сельской местности, оказались в значительной степени невосприимчивыми к повышению объемов производства. Работа была нерегулярной, дополнительных работников в случае необходимости сложно было быстро найти, а транспортные расходы росли вместе с объемами работы. Кроме того, было сложно выдерживать единообразное качество продукции, которая прялась и ткалась на отдаленных фермах. При имеющихся технологиях и социальной организации производства британские надомные работники едва ли могли состязаться с хлопковыми производителями в других частях света. Главным образом им это удавалось на защищенных рынках – отечественном и колониальных