Внедрение военного капитализма у себя дома: Ханна Лайтбоди, жена Сэмюэла Грега, родившаяся в семье ливерпульских торговцев

Важнее всего было то, что это наследие позволило британским торговцам ко второй половине XVIII века занять определяющие позиции во многих ключевых узлах мировой хлопковой отрасли – даже притом, что британские рабочие производили всего лишь малую толику суммарного мирового выпуска, а фермеры вовсе не выращивали хлопчатника. Господство англичан в этих мировых сетях, как мы увидим, сыграло важнейшую роль в их способности преобразовать производство и стать неожиданным источником промышленной революции, которую привел в движение хлопок. Будучи не менее революционным, промышленный капитализм произошел от военного капитализма, великого новшества прошлых веков[129].

Сэмюэл Грег и подобные ему новаторы знали, что всемирный охват и могущество Британской империи давало им колоссальное преимущество над торговцами и ремесленниками из Франкфурта, Калькутты или Рио-де-Жанейро. Начав свой путь торговцем, работавшим на своих дядей, Грег уже организовал крупную сеть надомных хлопковых прядильщиков и ткачей в деревнях Ланкашира и Чешира перед тем, как инвестировать в свои новые машины. Кроме прибылей и рабочей силы, обеспечиваемых его надомными сетями, Грегу был легко доступен обильный капитал из состояния его жены. Семья Рэтбоунов, которой предстояло стать одним из главных игроков хлопковой торговли XIX века, также была готова поставлять хлопок-сырец Грегу в 1780 году.

Из первых рук он получил знание о том, что рынок хлопковых тканей – в континентальной Европе, на побережье Африки и в Америке – быстро расширялся[130].

Хотя потенциал роста был колоссален, риски этих первых предприятий были невелики. В 1780-х годах Грег вложил в свою фабрику Quarry Bank Mill поначалу небольшой капитал: 3000 фунтов стерлингов, что сегодня соответствует полумиллиону долларов США. Затем он нанял девятнадцать детей возрастом от десяти до двенадцати лет в близлежащих работных домах, прикрепив их на семилетний срок в качестве «приходских подмастерьев» к своей фабрике. К 1800 году он добавил к этим детям 110 взрослых наемных рабочих. Сначала Грег продавал свои ткани в основном в Европе и Вест-Индии, а после 1790-х годов все большие ее объемы направлялись в Россию и США. Благодаря этим расширявшимся рынкам новая фабрика, как и другие, с самого начала была замечательно прибыльной, принося в год по 18 % первоначальных инвестиций – вчетверо больше, чем государственные облигации Соединенного Королевства[131].

Наблюдатели-современники, как и сегодняшние историки, видели множество причин тому, что предприятие Грега, а с ним и намного более широкая промышленная революция «разразились» именно в этом месте, на севере Англии, и именно в это время – в 1780-е годы. В этой связи говорилось и о гении британских изобретателей, и о размере британского рынка и его необыкновенно глубокой интеграции, и о британском ландшафте, с легкостью позволявшем пользоваться водным транспортом, и о важности религиозного диссидентства для нестандартного мышления, и о создании государства, благоприятствовавшего деловой инициативе[132]. Хотя ни один из этих аргументов нельзя считать неважным, все они упускают главную часть сюжета промышленной революции: ее зависимость от охватившей весь мир системы военного капитализма.

В результате действия всех этих факторов впервые в истории на сцену вышел новый персонаж – фабрикант; это был человек, который использовал капитал не для порабощения или завоевания территорий, хотя это по-прежнему было крайне важно, а для организации рабочих в огромные оркестры машинного производства. Их деятельность по реорганизации производства зиждилась на новых способах мобилизации земли, труда и ресурсов – и требовала, кроме прочего, новой связи между капиталистами и государством. Именно это сочетание социальной и политической власти оживило промышленный капитализм – преобразующее изобретение промышленной революции. Именно это новшество, как мы увидим, в конечном итоге поднимется на крыло и весьма замысловатым путем отправится в другие части света.