Но у себя на родине они были далеко не героями. Их новаторство порой даже навлекало на них гнев соседей, дрожавших от страха потерять работу. Кей и Харгривз в итоге оставили свои дома, где были сделаны их изобретения, боясь расправы разъяренной толпы. Богатства их изобретения им тоже не принесли; потерпев неудачу в попытках оформить патенты, они жили весьма скромно. Когда Харгривз умер в 1778 году в Ноттингеме, у него было немногим больше, чем премия от Общества поощрения искусств и мануфактур, а его дети были нищими. Лишь Аркрайт извлек выгоду из своего изобретения, основав многочисленные хлопковые фабрики в разных районах Англии. Тем не менее освоение новых технологий приносило прибыль все большему числу британских производителей, а британское государство ценило эти изобретения настолько, что рассматривало их вывоз из страны как уголовное преступление в течение почти полувека после 1786 года. Отныне технический прогресс уже не прекращался: прибыль извлекалась из новых способов повышения производительности человеческого труда. Фактически это стало определяющей чертой промышленного капитализма.

Эти новые машины, «макроизобретения», прославленные историками Джоэлом Мокиром, Патриком О’Брайеном и многими другими, не только ускорили рост человеческой производительности, но изменили саму природу производственного процесса: они начали регулировать темп человеческого труда[145]. Производство, будучи зависимым от центральных источников энергии и нуждаясь в больших пространствах, переместилось из частных домов на фабрики. Вместе с машинами в этих центрах собирались и рабочие в невиданном доселе количестве. Если раньше торговцы ходили по деревням в поисках рабочей силы, то теперь работники добивались работы у мануфактурщиков.

В результате механизации хлопкопрядения возникло по-настоящему новое предприятие: хлопковая фабрика. Хотя фабрики очень сильно различались по размеру, у них было одно общее свойство: неподалеку находился источник проточной воды. Чтобы обуздать его энергию, или строилась дамба, или на участке с крутым уклоном отводился узкий пролив, в котором находилось водяное колесо. Это колесо приводили в движение проходящие сквозь фабрику по всей ее длине валы с надевавшимися на них съемными ремнями, приводившими в движение различные станки. В отличие от ее предшественников, главной функцией хлопковой фабрики было не просто собирать и контролировать рабочую силу, а стать местом размещения сложного массива механического оборудования. И к 1780-м годам некоторые из таких фабрик достигали раблезианских размеров; в двести футов длиной, тридцать футов шириной и по четыре-шесть этажей, они возвышались над окружающей сельской местностью[146].

Производство пряжи на этих фабриках состояло из трех основных этапов: очистки, кардования и прядения. На первом этапе работники, как правило женщины, раскладывали сырой хлопок на решетчатых столах и затем отбивали его палками, чтобы удалить веточки, листья и грязь, которые не удалось вычистить в процессе отделения волокон. Поскольку в ходе этого процесса в воздух выбрасывалось большое количество огнеопасной хлопковой пыли, для него часто отводили прилегающие здания, избегая проводить очистку в главном комплексе фабрики. После этого ряд машин, сосредоточенных на нижних этажах фабрики, делал из сырого хлопка «ровницу» – тонкий шнур из слегка скрученных параллельно лежащих волокон, готовых к прядению. Сначала хлопок подавался в кардную машину – вращающийся цилиндр, покрытый металлическими зубцами в кожухе с такими же зубцами. Кардование превращало спутанную массу хлопка в гладкое серебро. Этот хлопок затем заправлялся в ленточную машину – набор валиков, через которые пропускалось «серебро» (вытягиваясь, скручиваясь и распрямляясь), и в результате получалась ровница. Она сматывалась в круглую коробку, из которой ее можно было поместить на бобину. В итоге хлопок был подготовлен к прядению. Прядильные машины была расположены поперек залов в верхних этажах фабрики, а сами машины обычно были одного из двух видов: ватермашина Аркрайта или, все чаще, мюль-машина Кромптона