– Джи, – я отвела взгляд, – это все очень сложно.

– У меня полно времени. Как минимум ещё лет сорок-пятьдесят! – она упала на диван и схватила одну из молочных бутылок, выстроившихся в шеренгу под столиком. – Это ещё что? Ты начала пить молоко?

– М-м-м…

– Ты же с детства его терпеть не можешь, – нахмурилась Джи, вертя бутылку в руках. – Так в чем дело?

– Джи… – я села рядом с ней. – Тебе нужно выслушать меня.

Она вскинула идеальные брови, как бы говоря, что готова, и меня прорвало. Вся история с того самого нападения и до сих пор, непонятные изменения, звуки, состояние – я изливала подруге душу, рассказывая об ужасах, что я пережила, о кошмарах. Джи внимательно слушала, не меняясь в лице, но ее глаза становились все круглее и круглее.

Когда я закончила, она еще мгновение смотрела на меня так, будто я только что призналась, что откусываю головы щенкам на завтрак, после чего прочистила горло и слегка (как мне показалось) отстранилась, передвинувшись по дивану.

– Прости, – пробормотала она. – Это что, розыгрыш?

– Джи…

Женевьева вдруг улыбнулась и закивала. Ее бледное лицо меня встревожило. Я попыталась дотронуться до плеча подруги, но она вдруг резко вскочила и попятилась, не сводя с меня вытаращенных глаз. К ее губам примерзла эта жуткая, пластиковая улыбка.

– Пожалуйста, Джи, – я выставила вперёд руки, показывая, что не опасна, – мне нужна помощь.

– Это точно, – прошептала она, идя спиной вперед по направлению к выходу. – Это точно, Лив.

Я испуганно следила за тем, как она отошла на приличное расстояние и выпрямилась. Полные губы дрожали, словно пережевывали какие-то слова, слышимые только ей.

– Прости, – сипло сказала она, тихо, но я услышала каждый слог, – я не могу тебе помочь. Позвони доктору Ривзу, он уж точно…

Не договорив, Джи выскочила из квартиры. Входная дверь захлопнулась. Недоуменно я пошарила в памяти, стараясь вспомнить фамилию, которая казалась смутно знакомой. Точно. Доктор Джон Ривз. Психиатр.

– Я не сумасшедшая, – пробормотала я сама себе. Глаза жгло от обиды.

Квартира молчала в ответ. Уж кто-кто, а она видела все и не нуждалась в объяснении.

***

К вечеру у меня заломило зубы. Сходя с ума от боли, я перерыла шкафчики и ящики в поисках аптечки с обезболивающим. Но, едва лишь таблетка очутилась в желудке, как тот конвульсивно сжался. Поскальзываясь на скользком полу, я добежала до раковины и извергла его содержимое в нее. Глядя, как мутно-белая (от выпитого молока) слизь уходит в слив, я повозила языком во рту и сплюнула оставшийся комок. Таблетку.

Посмотрев в зеркало растерянными, широко распахнутыми глазами, я подняла верхнюю губу, чтобы оценить масштаб катастрофы. Хм, десна кажутся воспалёнными. Но ведь я недавно была у стоматолога на лечении: мне поставили пломбу и сказали, что остальные зубы в полном порядке. Не может ведь кариес сожрать за месяц то, что до сих пор не трогал?

Чтобы занять себя, я начала читать наизусть стихи. Я декламировала их то с безумным, то с полным скорби лицом, то прижимала руку к голове, то в притворном ужасе ко рту. На последней поэме, принадлежавшей Эдгару Алану По, свет вдруг погас – электричество пропало ещё в двух соседних домах и магазинах, расположенных в них. Я закрыла глаза, чтобы не думать о глубокой тьме вокруг. В ушах воцарился густой звон: словно белый шум, он наполнял меня изнутри, шипел, как растворимая пилюля, расходился по капиллярам. Я села на колени посреди комнаты и замерла.

Я слышу. Слышу!

Кровоток. Бесконечный бег крови по двум кругам. Стон суставов. Бурление и скрежет в кишечнике, звуки пищеварения. Я изумленно прислушивалась к себе, сидя на холодном полу. Как странно. Люди изучают космос, зачарованно рассматривают фотографии и слушают записи, но ведь космос – он и внутри тоже. Я склонила голову набок, щелкнули шейные позвонки.