– Дай угадаю: вчера был тяжёлый день? И ты, разумеется, не нашёл времени, чтобы заехать к психологу, хотя обещаешь уже несколько дней, но нашёл заехать к родственникам?

Делиться сокровенным резко расхотелось.

Аля по сути права: я давно обещал пообщаться с её психологом, а сам откладывал и откладывал посещение, потому что сейчас совершенно не до этого. А ещё не верится, что визит к эксперту может склеить трещины и добавить огня. Для Али же нет ничего важнее наших отношений, тогда как для меня на первом месте поиски Нины, которую подруга считает соперницей.

Кроме того, Аля не знала о том, что произошло вчера, она не хотела обидеть или ранить меня.

Но всё это не имело значения: руки всё ещё ощущали холод мраморной могильной плиты, а чёрно-белый мир стремился сжаться в невидимую точку. Мама умерла не вчера, а много лет назад, и это ранило ещё больше: все эти годы я горько обманывался. Я осиротел дважды: в тот день, когда её не стало, и вчера, когда об этом узнал.

Сейчас мне хотелось только одного – бросить трубку, и я с трудом сдерживался.

Аля неверно истолковала молчание:

– Нечего сказать?

– Приеду, и мы поговорим.

– О нет. У меня дела. Буду… когда буду. Тем более, мы всё равно не едем сегодня за город. И завтра не едем, что уж.

– Ты знаешь, почему.

– Мне от этого должно стать легче?

– Дождись меня, пожалуйста. Нам надо поговорить, – я сжал виски руками: подруга просто невыносима.

– Так привык, что весь мир к твоим услугам? Захотел – не пришёл ночевать. А теперь хочешь поговорить, и я должна отменить планы?

– Я попросил. А ты поступай как хочешь.

Прервал звонок и увидел в зеркале заднего вида, как водитель покачал головой и одними губами прошептал: «Стервы».

Али дома не оказалось, хотя я надеялся, что она меня дождётся. Что же, поговорим вечером. Я обошёл квартиру, в каждой комнате пытаясь призвать Блонди, но ничего не добился. Зато на кухне обнаружилась матовая кружка, стоявшая как ни в чём не бывало на полочке. Я пристроил рядом с ней соседку-близняшку.

Ещё раз принял душ, частично из-за коварной жары, спозаранку захватившей город, частично из стремления смыть с себя грязь и ужас, которые продолжали тянуть ко мне загребущие лапы. И самое страшное, что эта на голову свалившаяся хтонь прекрасно ладила с тьмой, снова поднявшейся со дна моей души.

Я переоделся и вышел из дома, без плана действий, без единой мысли в голове.

Часто в детстве ловил себя на мысли, что мир нереален. Невероятные декорации, расставленные вокруг неведомым шутником с безупречным вкусом, рассыпающееся в руках на голубой, багряный, серый и чёрный цвета небо, пронзительно-изумрудная листва, её мучительно-печальный и свежий запах после дождя, вкус карамели и прохладной воды, ватные хлопья тумана – всё это казалось избыточно прекрасным, прорисованным миражом, вещим сном.

Взгляд упирался в горизонт, упорно напоминающий раскрашенную картонку, дойти до которой нет никакой возможности: тот, кто зачем-то ограничивает наш мир, отодвигается ровно настолько, насколько я могу подойти.

Я привыкал к этому миру, забывал о его странностях, безмятежно отдаваясь играм, заботам, рутинной повседневности, но время от времени кто-то невидимый толкал меня в плечо, подмигивал и шептал: «Очнись, посмотри вокруг».

Тогда я пристально, до боли в глазах, всматривался в окружающий мир, пока он не начинал расползаться в стороны радужными пятнами. Затем долго, до тошнотворного головокружения точно также вглядывался в глубину души, высматривая там своё «я» или что-то хотя бы отдалённо его напоминающее. Пытался соотнести увиденное с телом, мыслями, эмоциями и ощущениями. И снова терпел неудачу: вопросов и необъяснимых странностей всякий раз оказывалось больше.