Чаще всего мир «подмигивал» мне, когда сам слегка спотыкался о порог: ностальгически долго тянул с закатом или слишком восторженно быстро выкатывал рассвет. Но самым странным и загадочным временем оставались сумерки. Они рисовали на лицах большинства людей задумчивую печаль, окунали предметы в дымку, которая делала их неузнаваемыми, наполняли сердца томлением и негой.

Раньше я ошибочно принимал эти чувства за желание близости и любви, а потому нещадно давил в себе эти проявления. Теперь же знаю, что во мне поднимала голову магия, которая начинала раскрашивать мир широкими мазками по своему усмотрению.

Я начинал видеть зыбкость и иллюзорность мира, его проплешины и изъяны, наблюдал, как порой рвётся ткань реальности, открывая другие миры, которые можно разрисовать по своему усмотрению.

Но теперь даже солнечным утром я видел насквозь фальшивые идеи, которыми пропитан город, задыхался в его величавой эстетике.

Голову слегка кружил легкий ветер, невидимыми прозрачными нитями связывая меня с узкими улочками центра. Я чувствовала лёгкое покалывание в кончиках пальцев, поднимающий голову зуд, слышал нетерпеливый шёпот: «Давай свалим отсюда снова».

Невольно я прикрывал глаза и переносился туда.

Там солнце стремительно падает в ладони, тогда как ты раскрыл их, чтобы поймать летящий мяч. На верхушке огромной сосны раскачивается лёгкая дымка удачи, готовая навсегда соединиться с теми, кто готов мечтать и поднять голову. Антрацитовое небо сменяется такой пронзительной голубизной, что больше не верится ни в горе, ни в смерть.

Там я больше не работаю продажником, а пишу книги, потому что это тоже способ открывать двери в другие миры. У мира больше нет границ, нет паспортного контроля, языковых барьеров и военных конфликтов.

Больше нет пробирающего до костей холода мраморной могильной плиты. Там жива мама, а значит, не нужно ухищрений и иллюзий, для того чтобы просто позвонить. Там в прозрачном пеньюаре сидит на подоконнике Нина и перекидывается с Луной только им понятными шутками. Там не приходится ломать голову над решениями, рассуждая о том, что правильно, а что нет, кого больше затронет и заденет поступок, а можно делать так, как подсказывает сердце.

Там счастье легко утекает сквозь пальцы, но никто даже не пытается сжать кулаки, потому что все знают: кто-то случайно и неосторожно, а может, и с умыслом, разлил бесконечное счастье, как когда-то Аннушка масло на Патриарших, и это уже ни изменить, ни отменить, ни исправить.

Как соблазнительно.

Теперь я знал, что этот мир существует. Ни во снах, ни в моём воображении. Он реален.

И мир этот мне подвластен.

Секунда – и я буду там.

Но свалить в тот мир я не мог. Нина пропала в нашем, который я и все вокруг считали реальным. Если я исчезну, она так и останется бледной, ненайденной, никому не нужной тенью. Я должен, обязан найти ведьму, иначе мне никогда не будет покоя.

На короткий миг захотелось бросить всё, пойти в знакомый ресторан на Патриках и тупо нажраться дорогой высооктановой дряни, оплакивая вновь обретённое сиротство.

Вместо этого я набрал номер Степана и выслушал неприязненное сообщение о том, что абонент находится вне зоны действия сети.

По-хорошему стоило отправиться домой к Степану, ведь я наконец разжился адресом. Если негодяя не застану, можно поговорить с соседями, возможно, удастся узнать, когда он бывает дома, а если повезёт, то и другие интересные вещи.

Но я малодушно отложил визит. Слишком рано. Степан или работает, что вряд ли, или отсыпается, что более вероятно, учитывая всё, что я знал о его образе жизни. Кто знает, возможно, что скоро придёт сообщение, что абонент появился в сети.