– Это всё буквы, – сказала я и обернулась на Джеймсона. Выражение его лица едва уловимо изменилось: улыбка стала чуточку шире.

Значит, я на верном пути.

Я перевернула фонарик и начертила его кончиком несколько букв на земле.

– Joel, – пробормотала я. – HN_>4O. – Я подняла взгляд на Джеймсона. – Нет, это не N_>4, а четыре буквы «N»!

В этот раз Джеймсону удалось сохранить невозмутимость, но это его не спасло. Я всегда безошибочно чувствовала, когда попадала в яблочко.

J O E L H N N N N O

Я принялась быстро переставлять буквы и вскоре начертила ниже новую последовательность.

JOHN… Я немного подумала, передвигая оставшиеся символы. LENNON.

– Джон Леннон, – прочла я вслух.

Джеймсон приподнялся и потянулся за гранатом, который я до этого забрала. Судя по выражению его лица, он прекрасно понимал, что я чувствую в эту секунду.

И как сладок вкус победы.

Я достала телефон и забила в поиск «Джон Леннон» и «Прага».

– Бинго.

– Тебе так идет это слово, Наследница.

Еще одна соблазнительная провокация, вот только я пропустила ее мимо ушей и стала собирать свои подсказки. Нож. Ключ. Открытка. Фонарик. Пузырек я тоже прихватила: может, жидкость еще пригодится, хоть бирка уже сослужила мне службу.

Последней я взяла музыкальную шкатулку.

– Один вопрос, – сказала я, поднимаясь. В глубине души я жалела о том, что мне так нравится соревноваться – и что меня так трудно отвлечь. – А что это за песня?

Я осторожно повернула ручку на коробочке, и раздались все те же четыре ноты.

– Прекрасный вопрос, Персефона, – похвалил Джеймсон и забросил в рот целую горсть гранатовых зернышек. – Это песня Джона Леннона. Называется «Хочешь узнать секрет?»[6].

Шум воды в душе не мог заглушить назойливого гула в моих ушах – и круговорота мыслей в голове. С Джеймсоном случилась какая-то беда, но он просил меня замять эту тему.

А я совсем этого не хотела.

Таити. Наш пароль так и вертелся на кончике моего языка, пока я шла в ванную. Достаточно было сказать это короткое слово, и Джеймсон отбросил бы всю мишуру, снял все маски, позабыл бы о всяком притворстве.

И между нами не осталось бы секретов, одна лишь неприкрытая правда.

Заветное «Таити» так и не сорвалось с моих губ. Я просто молча остановилась неподалеку от душевой кабины и стала смотреть на Джеймсона, стоявшего по ту сторону стекла. Сквозь стенку кабины угадывался только его силуэт. Мне мучительно хотелось к нему присоединиться, но я справилась с собой.

Пусть смоет кровь спокойно.

Все в порядке. Я понимала, что переживать о Джеймсоне Хоторне не стоит. Что бы там ни случилось, он точно справится с последствиями. Но мне важно было узнать правду.

Я нуждалась в ней – как и в самом Джеймсоне.

А он тем временем выключил воду. Полотенце, висевшее на дверце, исчезло. Наверное, он вытирает им последние капли крови на груди, подумала я.

Он вот-вот выйдет наружу. Я стала считать свои вдохи. Четыре. Пять. Наконец стеклянная дверца открылась, и Джеймсон вынырнул из кабины. Полотенце было повязано у него на бедрах.

Я оторвала взгляд от полотенца и скользнула им по кривому шраму на торсе и по новым порезам у шеи.

– Все промыл, – доложил мне Джеймсон.

Я осторожно коснулась его груди.

– Даже шрамов не останется, – добавил он, точно это могло хоть как-то примирить меня с тем, что на него напали.

Я взглянула на него так, что он наверняка понял, что я обо всем этом думаю, и осторожно провела пальцами по коже там, где еще недавно была кровь. От его тела шел влажный жар.

– Все промыл, – повторила я.

И повернулась к полке, на которой уже разложила все для перевязки. Первым я взяла дезинфицирующий гель. Выдавила немного на палец и подошла к Джеймсону, а потом легкими, как перышко, движениями нанесла состав на его раны. Всего их было три: короткая, но глубокая у ключицы – она была не длиннее ногтя на моем мизинце, и две совсем неглубокие –