Игры на воздухе Сергей Надеев
© Сергей Александрович Надеев, 2016
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Стихи – вроде бы вот они, перед нами, они написаны, а для чего, для кого – с первого взгляда не разберёшь. Но остаётся стойкое ощущение, явственный привкус того, что за ними стоит нечто бóльшее. Это как шифр. В этих строках есть тайна: смотришь – и пред тобою лишь хаос цветовых пятен, а присмотришься – возникает картина. С первого раза они не даются, они ускользают, протекают сквозь пальцы, их «пролетаешь», словно не за что зацепиться. Вот она, странность, – стихи непременно требуют объяснений. Или, другими словами, предполагается, что они ждут толкования. Или написаны тому, кто знает. Как герметические тексты, малоинтересные сами по себе, но если есть код… Слабые значения – пожалуй, именно этот образ является определяющим.
Евгения Верейская
Лесное лето
«– Ах, – промолвила, – вот и тебе половина…»
– Ах, – промолвила, – вот и тебе половина.
Лето ахнулось яблоком – от вершины до самого низа.
Долька сливы спеклась (разве в чём-то повинна?) На железе карниза.
Уходили по берегу к поплавку проржавевшей насосной,
Пробирались, сжимая перила, по зыбким понтонам,
Солнце, встав за спиной, от воды отражалось несносно,
Застилая глаза то цветным, то солёным.
Доносились счастливые возгласы, стрекот моторки…
– На! – пакетик блеснёт. И посыплются в воду,
Неспеша раскатившись, тугие восьмёрки
– Что ж не ловишь! —
Улыбнусь виновато, скину тапочки с бледным тавром «Скорохода».
Что мы ждали от лета, когда сочиняли ночами
Шум на влажном песке и едва долетающих капель
Ледяные уколы, атлетов с лепными плечами
И пловца на отшибе, «Как водичка, приятель?»?..
Сядешь рядом, на тёплые доски.
Расплывётся пятно, подминая
Мелких выбоин трещины, сколы, извивы, бороздки.
Чуть дрожишь от воды, мягко щуришься, к небу лицо поднимая…
«Чуть свет, чуть птичьих интонаций…»
Чуть свет, чуть птичьих интонаций
Достанет, чтобы скрасить лес,
Густой от запаха акаций,
В прожилках пасмурных небес —
Ты ускользаешь за калитку,
Чтоб у воды, невдалеке,
Согреть продрогшую улитку
В полуразжатом кулаке.
И дразнишь сонную округу,
Когда, услав поводырей,
Спешишь к сверкающему лугу,
Жуков роняя и ктырей.
О, как тебе даётся споро
Наука этой широты
Срывать в охапку у забора
Травоподобные цветы!
Мне не угнаться, не угнаться…
И только вижу сквозь туман,
Как прогорает меж акаций
Твой невесомый сарафан.
«Я бреду по колено в июле…»
Я бреду по колено в июле
И читаю в игре голубиц,
Как тебе, босоногой, нетрудно
Пробираться по пояс в полудне
И молчаньи напуганных птиц.
Про тебя сочинили стрекозы
Неподвижный полёт над водой,
Про тебя, прошуршав по рогозу,
Выкликает брусничную прозу
Не один муравей молодой.
Бог ты мой! босиком, ежевикой,
Листоедов роняя в траву,
Катишь день, словно обруч, увитый
Белоталом, ольхой, повиликой,
Горицветом соришь на ветру!
Ты бежишь без оглядки. И, верно,
Обронила дорогой в хвощи
Горький привкус цветущих календул,
Телиптериса влажные ленты,
И уже не ищи, не ищи…
«Пресветлая, от лета уклониться…»
Светлане Кековой
Пресветлая, от лета уклониться
Не хватит сил. – Среди каких лугов
Тебя настигнет аромат душицы
И разнотравья выцветшие ситцы,
И пенье бородатых пастухов?
Беги, беги, простой рожок заслышав!
Найдёшь приют в сторожке луговой.
Там хор цикад не знает передышек;
Кострец кольнёт, склонившись до лодыжек,
И слабо вскрикнешь: «Боже, Боже мой!..»
Порадуй увальней и с глиняною крынкой
Подсядь к кострищу… – Это свыше сил:
Пить молоко и плакать под волынку
И видеть звёзд колеблемую дымку
И слышать кобылиц, ступивших на настил!
Лови зрачки влюблённых волопасов.
Они следят, приоткрывая рот,
Как тянется со всех степных широт
Ночных жуков нерасторжимый флот,
Невысоко вычерчивая трассы.
По ходу искр, влекомых в небосвод,
Присев на крае вытертой овчины,
Ты предскажи обилье и приплод
Стадам, почившим у подножья вод,
Да яркие, как лето, октябрины.
Прислушайся, но кто там, босиком,
Пугая бабочек, оцепеневших в травах,
Пути не разбирая, напролом,
Спешит к ночным пастушечьим забавам
И валится на влажный чернозём? —
«О, то Июль упал в изнеможенье
И бровь рассёк». – Белёсые виски
Зажми ему, затихшему в коленях,
И чемерицы разотри коренья,
И боль уйдёт с касанием руки.
Он подрастёт, юнец в косоворотке,
И с гиканьем погонит через пруд
Три пары уток, он потопит лодки
И поведёт за поводок короткий
Голодных щук, вцепившихся в блесну…
Но обернись, – куда же пастухи?
Они уходят, охлестнувшись лямкой
Пустой сумы. Ночной огонь утих.
И остаётся от веселья их
Пустая крынка с бабочкой зорянкой…
«К нам скользит, сгорая в мириадах…»
А. П.
К нам скользит, сгорая в мириадах
Водных брызг, в мерцании арцелл
Бледно-жёлтый баловень прохлады,
Пробиваясь плотной цепью тел.
Это пляшут, растопырив пальцы,
Подымая водяную пыль,
Дачники, смывая с кожи кальций,
Нитрофос и звёздочки белил.
Вот они, колени расправляя,
Точат грудь колеблемой водой
И стрекозы шумно зависают,
Разгребая лопастями зной.
– Что же ты? присядь в тени на тине
И лепи, купая пальцы в глине,
Дудочку о дырочке одной!
Но спадёт в прибрежных корневищах
Звон и гомон комариных труб,
Лишь твоё дыхание заслышав
И завидев дудочку у губ…
«Дорогами, похожими на рвы…»
Дорогами, похожими на рвы,
Мы ехали в расхристанной телеге.
Ольховой жердью, срубленной на слеги,
Сшибали листья вянущей травы.
Шли колеи, пробитые сквозь лес,
Сквозь марево позавчерашних ливней.
Насвистывая весело, вольны мы
Считать верхи деревьев до небес.
Лес обступал. В нём не искали мы
Иных примет, чем осени и жизни, —
Как вдруг пронзило болью об Отчизне,
Хватив за сердце!
Замолчали мы.
Вот эти – куст и влажный запах мхов,
Настой смолы, поскрипыванье втулок
И – в памяти – негромкий переулок
Да палисадник, полный лопухов,
И то, что было прожито, и то,
Что проживём, переживём, осмыслим —
Мы Родиной отныне назовём —
…и лес, и звон на птичьем коромысле.
«В селе с названием «Кайсацкое…»
Николаю Кононову
В селе с названием «Кайсацкое»
Ты занят стрижкою овец.
…Бредёшь в степи походкой штатскою
И след от ножничных колец
Тревожит, вроде обручального…
А степь сжигает на ветру
Полотна неба цвета сального.
Раскаянье придёт к утру.
Как славно
душу наболевшую,
Ступая в ржавых сапогах,
Нести травой перегоревшею
И гарь услышать на губах!
И помнить кожею и жилами
Овец худые рамена,
Как отводил кривыми вилами
Ручьи горячего руна.
О, представлял ли эти мутные
И студенистые пласты
В отдохновения минутные
Тем золотом, что жгло персты?
Об этом ли мечта итакова?..
Но жижа свищет сквозь настил,
И овцы плачут одинаково,
Лишённые руна и сил.
Всем телом вздрагивают изредка.
…Переступая тяжело,
Июнь качает – вроде призрака —
В огнях и мареве село.
И утихает над кошарами
Волна обид сама собой,
И овцы, связанные парами,
Жуют губами вразнобой.
А ты – бредёшь путём дымящимся,
Рубаху стаскиваешь прочь,
Овечьим мускусом слоящимся
Царапая степную ночь.
А после, у канала мёртвого,
Лежишь, одетый в небеса,
И слушаешь до полчетвёртого
Гребцов ахейских голоса…
«По Успенской дороге – мы слышали – песню запели…»
Ю. Л. Болдыреву
По Успенской дороге – мы слышали – песню запели.
Косари возвращались? Или несколько баб, побросав
В колее телогрейки, дремали на жёсткой постели
И нестройно бубнили жестокий житейский устав?
Мы подкрались к опушке.
И там – за дорогой – на поле
Мы увидели тощих большеротых расслабленных баб
Да задохшийся трактор над кучей сиреневой соли,
Мужика на пригорке и скудный обеденный скарб.
Ветер спутал траву, и обрывки газетной обёртки
Разлетелись по полю. Ковыляли грачи в борозде
И косились на мятые вёдра, на жёсткие корки,
И не слушали плач, словно он – одинаков везде.
Кто-то слово забыл, и разлаженный хор – оборвался.
Солнце било безжалостно в чёрные скаты колёс.
Конопатый мужик – словно воин во ржи – разметался
И лениво бранился на жёлтые столбики ос.
Попримолкла Россия, с холмов обезлюдевших схлынув,
Зеленея под ряской, во рвах застоялась вода;
Исхудала земля, только ветер ерошит крушину
Да неброско цветёт, выбегая на топь, череда…
Акростих
Созревает июль, махаон шелестит на булавке;
Выступает роса и к земле пригибает плоды.
– Будет, будет лежать, о сластёна в худой безрукавке,
Ежевичный король, горячильщик озёрной воды!
Отросли у сверчков долгожданные певчие крылья.
То-то им щекотно! В травянистых покоях твоих
Разгулялась всерьёз легкокрылых существ камарилья,
Лепестками соря, как ты будешь сердиться на них!
И расстроимся мы, что пора комаров и малины.
Августин свиристит и бредёт по горячей пыли.
Сено бабы гребут, по глаза повязали холстины.
Ночники шелестят и слагают цветные картины.
…А Июль нахлобучил фуражку и где-то маячит вдали.
«О лето из трёх лепестков…»
О лето из трёх лепестков
На сломе шмелиного вдоха!
О лето из сети подвохов
В куртинах размашистых мхов!
Странгалия мне принесёт
На брачных чешуйках хитина
Озёрную влажную глину
Да зной перегретых болот.
В стреканья стрекозьих утех
Вмешается траурниц вылет.
Их тёмные меты на крыльях
Лапландец прочтёт нараспев.
О, как мне тебя провести
Напевами разноголосиц,
Тенистой тропой сенокосиц,
Застывших, суставы скрестив?
Я буду стараться, а ты —
По лёту хитиновой касты
Гадай на столетья и властвуй
Вокалом воды и слюды!
«Элегической грустью по выпавшей влаге ведомы…»
С. К.
Элегической грустью по выпавшей влаге ведомы,
Утопая по локоть в абзацах прочитанных книг,
Мы с тобой горячимся, листая цветные альбомы,
И никак не решим – доказательства наши весомы! —
