Кто же первый из нас пауков и стрекоз ученик.
Я тебе говорю: «Посмотри на покров крестоносца,
На прозрачное тельце внутри нитяных гамаков…»
Ты в ответ возражаешь, что в грузных пареньях колодца
Погибают цикады, бессильные с солнцем бороться,
«Запуская в траву парой пыльных своих башмаков».
«Созревают плоды…» – «Нет, плоды – под дождём опадают…»;
«Только минул июль…» – «Вот уж август в плаще из теней…»;
«Нас разлука гнетёт…» – «Нам разлука – мечты окрыляет
И для будущей встречи печёт на золе караваи
Из крутого замеса невстреч, недошедших вестей!..»
Ну да полно, Светлана! – тебе оставляю журчалок
Да холодные перья ведущих дожди облаков,
И страду косарей, и «желтеющих нив покрывало»,
Государственных ос костяное безумное жало —
Всю грамматику Фабра в пятьсот муравьиных томов!
«Мы вышли к озеру…»
Мы вышли к озеру.
И резко
Повеяло, как сквозняком,
И вздрогнул лес, как занавеска,
Повисшая над косяком.
И большего – не разглядели…
Но что скрывается вдали? —
Не прошлое же, в самом деле,
Которого не обрели!
Отчётливы и одиноки,
Покачиваясь, как во сне,
Текут воздушные потоки
Сквозь лес, недвижный в стороне.
И нам, наверное, – туда же
Брести по сумрачным холмам,
Куда и жизнь течёт, и даже
Относит дым по берегам.
Туда, куда полоска света
Подсунута… —
За эту дверь
Заглядывать – дурная мета.
Или смертельная, поверь.
«Постоялец поднимется в десять…»
Постоялец поднимется в десять.
И уляжется в час рыболова.
Понапрасну не выронит слова.
Предварительно каждое взвесит.
Он глядит в слюдяное оконце
На короткую грядку укропа,
В чайной чашке елозит по донцу,
Подбирая потёки сиропа.
Потолочная прелая балка
Осыпает чаинки распада,
И скрипят, словно ось катафалка,
Восемь крон госпитального сада.
Кто-то бродит на мягких подошвах
По периметру дачного лета,
И сияет осенняя прошва
В безутешных балладах поэта.
«Когда светило гаснет где-то —…»
Когда светило гаснет где-то —
За сто шагов не одолеть
Куртины скошенного света,
Уже остывшего на треть.
И над остуженной равниной
Перетекает полынья
Не то тоски неодолимой,
Не то ушедшего огня.
И тень, отброшенная нами,
Не след ли совести извне
В ненаделённой именами
Однообразной вышине?
Чем выше в гору – тем просторней
И тяжелее говорить…
Да воспылает воздух горний!
Да нас ему не укорить!..
«Побросали лёгкую одежду…»
Побросали лёгкую одежду,
В воду погрузились неспеша,
И сновали рыбьи тени между
Смуглых икр, порывисто дыша.
Лёгкий свет позванивал над плёсом.
Или просто с берега влекло
Запах непросушенного тёса,
Лодок перевёрнутых тепло?
Ночь поверх – ворочалась, скрипела,
Дизелем топталась на мели,
А внизу – лилась, сияла, пела.
И в восторге обмирало тело.
Фонари маячили вдали.
«Бродить по лету, нахлобучив…»
Бродить по лету, нахлобучив
Фуражку лёгкого сукна,
И, самому себе наскучив,
Упасть в траву, как в рощу сна.
А там – вращаются химеры
Косноязыким косяком
И подтверждаются примеры,
Что мир – двулик и насеком.
Вскарабкавшись по мятой тулье,
Кузнечик держит – рамкой вниз —
Раскачиваясь, как на стуле,
Погод пружинный механизм.
В карманах шарить – не отыщем
Трёхгранный ключик заводной,
Он – у жука за голенищем,
Вразмах таранящего зной.
А жук – мелькнул за мочажины…
И никому не завести
Небес ослабшие пружины,
Играя ключиком в горсти.
Ну вот и лето отсветалось —
Простим ему неологизм.
Кузнечик скачет и усталость
Заводит, словно механизм.
«Звенящая звезда, в косую сажень лето…»
Звенящая звезда, в косую сажень лето,
Немного облаков, и боле – не проси:
Достаточно щедрот, остановись на этом.
А впрочем, принеси неспелых слив в горсти.
В полуночь будет дождь. И вместе с влагой будут
Беззвучно опадать усталые плоды.
И привкус частых зим дичком вкрадётся в губы,