И, смеясь, второпях, вырываете рыбьи аорты!
И горит чешуя на брезенте, как медные соты.
4
А в это время всё преображалось. —
На плоском дне в картонных рачьих юртах
Рождались вздохи, шорохи, движенья,
Мутили воду жирным прахом ила.
Всё глубже проникали колья света
И дно делили. И вкруг них бродили
Глухие пучеглазые сазаны, —
Как бы телки на привязи в лугах.
О, чем не лес! – В колоннах стрелолиста
Карабкаются робко пандорины
И турбеллярии срываются с листа.
О, чем не роща для охотоведа,
Для ловчего с капроновым сачком!
Но юноши подтягивают снасти.
На уровне груди клокочет рыбья
Глухая жизнь. Да нет – уже не жизнь…
Кто вам расскажет – старцы или воля? —
Как под шестом хоромы серебрянки
Взрываются, как обтекают листья
Глухого рдеста воздуха шары?
О паника бескровного народа!
5
Шесты обломились! Из ила обломков не вынуть.
Весло ускользнуло. По правому борту – пропажа!
На высохших сломах стрекозье семейство уснуло,
На мокром весле – неподвижный тритон в экипаже
Подводных жуков. О, утраты легко восполнимы!
Воды и осоки немыслимо тронуть иначе,
Как тонкой ногой водомера, скользящего боком,
Крылом неуёмной подёнки, пустым и горячим.
А воздух бессилен и тонок в стволах остролиста.
Не возятся птицы, горячей воды наглотавшись.
А Время зажало в ладонях стеклянные спицы,
И завтрашний день – неминуемо станет вчерашним.
Крахмалом и крепом сентябрь укрывает округу.
На влажной груди у него холодят амулеты.
Носком сапога он грибы обрывает, покуда
Прибрежная хвоя изогнута влагой и светом.
Расчерчен и начат осенний торжественный табель,
И в графах колеблются птичьи просторные флоты;
Я чувствую явственней брызги разбившихся капель
И в запертых ульях чеканные медные соты.
Мы Временем полны – как йодом жестяные кружки.
И жжением полны – как воздухом – полости лёгких.
Ручейник рыданьями хижины кварца разрушит,
Осколки диффлюгий течением бросит на сушу…
…Золой камыша шелестят деревянные лодки.
1981
«Закрой глаза: прямые складки лета…»
Закрой глаза: прямые складки лета,
И станции, и низкие стропила
Над узкими постройками буфета.
А далее – ни рытвины, ни света…
Скрипит состав. И полночь наступила.
Исследуй это светопреломленье,
Нарушившее труд локомотива:
Надломлен бег, трудней соударенья,
Обманчиво раскрыта перспектива.
Что чудится тебе в незрелом лете,
Когда Кокшага, вправо забирая,
Опять полна дождями на рассвете?
Йошкар-Ола, Суслонгер, Омутная…
Всмотрись: деревья – в пыльнике линялом,
Сквозняк сучит неведомую пряжу,
Горит звезда. В попутчике усталом
Отражена задумчивость пейзажа.
Возможно, это осень подступила
Отавою, проросшею травою…
Река течёт, и низкие стропила
Едва скрипят над самой головою.
Акростих
Набеги наши нестерпимы и обжигающи, когда
Искрится непреодолимо лесного озера вода.
Когда в кустарнике воркует, роняя перья, горихвост,
Обеспокоенность рифмуя с лесной округой в сотни вёрст. —
Листай дорогу, лес, лечебник и находи среди страниц
Адонис, иволгу, враждебно настроенных покуда птиц!
Южнее озера кукушка, ольхи роняя семена,
Корит, волнуется с верхушки и причитает до темна.
О, неоглядность этой ночи – короче жизни и куда
Напоминания короче, что облетает череда!
Оставь непрошенную жалость, что лето, схлынувшее вдруг,
Недолговечно, что настала пора под частый перестук
Остывшей в ночь сенокосилки следить за тенью облаков,
Вдыхать, склоняясь у развилки, чабрец, разламывая былки… —
Удод кричит у лесопилки, туман плывёт от берегов…
«О чём ты? …»
О чём ты?
Право же, не надо
За плотной ширмой облаков
Следить летучие отряды,
Кочевья славок и чирков!
И без того невероятно
Приметы осени горят:
Всё шире солнечные пятна,
Всё ниже птичий звукоряд.
Вода озёр – простоволоса.