И тут же начал толчки внутри меня - жесткие, быстрые, вдалбливаясь внутрь с сумасшедшей силой.

Только грудь, впившаяся в меня, кажется, напряглась еще сильнее, лупя меня с каждым толчком по ребрам, сдирая при каждом движении кожу со спины о шершавую кору. И глаза все такие же черные, ненавидящие, злые, - нет, от него не будет спасения, на которое я понадеялась, когда он почувствовал, ощутил, что я девственница. А ведь он почувствовал, я точно знаю, - иначе почему бы замер и взгляд его так изменился, что я даже на секунду подумала, что он – человек, и, может быть, даже меня отпустит…

И капля пота, стекающая по его виску.

Рваное, тоже какое-то злое, яростное дыхание…

Вот что теперь станет моим самым жутким кошмаром, от которого не спасет и забытье…

С каждой секундой его глаза снова превращались в глаза разъяренного зверя.

И толчки внутри меня становились все яростнее.

Хотелось закрыть глаза, - но страх перед ним не давал мне этого сделать.

Я елозила всем телом по дереву, как тряпичная кукла под его руками.

Это ведь должно закончится, - от девчонок, что шептались, я слышала, что это никогда не бывает долго.

Но на этого зверя законы природы, кажется, не распространялись.

Луна уже поднялась над головой, а он только двигался все яростнее.

Наконец  глухо зарычал, и, вытащив из меня свой огромный агрегат, брызнул на живот и грудь горячей струей.

- Никакого от тебя удовольствия, - выдохнул он, рвано дыша и придавив меня грудью еще сильнее. Прикасаясь к моему лбу своим, пачкая меня своим потом, своим запахом, своим дыханием. – Хоть и сладкая и узкая… Научись делать так, чтобы с тобой мне было хорошо.

   Отпустил было мои ноги, которые, наверное, я просто не смогу свести вместе, - и я тут же поехала вниз по стволу.

   Недовольно рыкнул, и забросил меня себе на плечо, - как перышко, как мелочь, которую ему ничего не стоит переломать одним щелчком пальцев. Как неживое что-то,  с чем вообще не стоит считаться.

   - А вот и наши друзья, - услышала, как он усмехнулся, вися вниз головой на его спине и снова задыхаясь от его терпкого запаха.

   И правда, - насчет собак он, оказывается, не соврал.

   Нас окружили белоснежные алабаи.

   И я содрогнулась.

   Сильные, опасные собаки – у нас в поселке тоже один такой был. Пятерых волков зимой загрыз, когда они к дому хозяина от голода подступили. Характер у них страшный, своевольный. Таких не прикормишь, да и дрессировке они поддаются сложнее всего.

   Но он присвистнул, - и они дружелюбно завертели вокруг него хвостами. Почесал шею одному из них, слегка нагнувшись.

   - Мяска хотите, - весело спросил он у собак, подбросив меня на плече.

   - Не бойся, маленькая, не в этот раз. Если, конечно, бегать больше не будешь…

   И я поняла, что не буду.

   С ужасом себе представив, что было бы, если бы его собаки добрались до меня раньше, чем нашел меня он!

   Так и держа меня на плече, он легко пошел вперед, - будто бы способен был видеть в темноте, ни разу не натолкнувшись ни на один из этих высоких кустов с колючками, хоть дорожка была такой узкой и петляющей!

   Даже несмотря на раны, нес меня легко, как будто и веса во мне нет совсем, - и вот это становилось самым кошмарным, самым жутким.

   Потому что я для него – что-то вроде маленького, совсем невесомого организма, как бабочка или мелкая рыбешка, - и вот это ощущение собственного абсолютного бессилия перед громадиной из мышц ужасает больше всего! Что я в сравнении с ним? 

   Это ощущение себя совсем мелкой, бессильной – действительно стало для меня самым жутким, заставляя холодеть все внутри, даже несмотря на болезненный жар сдертой спины и там, внутри, где  по-прежнему было ощущение, как будто его огромный член так до сих пор и не вышел из меня, а остался.