Он поставил кружку, лег на бок и прошептал в темноту:

– Зачем я здесь?

Словно в ответ, с улицы раздался тихий, почти музыкальный скрип – кто-то шёл по мокрым доскам. Потом – чьё-то сопение. Потом – голос. Хриплый, с затяжками, с мудростью и вином:

– Не спится?

Это был Леонтий.

– Вам тоже?

– Старым мало сна надо. Мы и так половину жизни проспали.

Он присел на лавку у двери, развязал мешочек, достал флягу.

– Хочешь – пей. Хочешь – слушай.

Игорь взял флягу. Глотнул. Вино. Кислое. Живое. Почти как кровь, но теплее.

– Ты ведь думаешь, что всё вернётся? Что проснёшься?

– Я надеюсь. Не думаю. Вера – это когда выключили интернет, а ты всё ещё проверяешь уведомления.

Леонтий хохотнул.

– А может, не надо возвращаться? Может, ты здесь – не случайно?

– Я всегда всё делал случайно. Мне даже в университете сказали: «Ты прошёл… случайно». И так – по жизни.

– Значит, пора сделать что-то… не случайное?

Молчание.

Жбан посмотрел в потолок. Там бегал паук. Уверенно. Целеустремлённо. Как IT-директор на корпоративе с бесплатным вином.

– А если я только и умею, что перекладывать мысли с места на место?

– Перекладывай. Но не себе. А другим.

– Это и есть смысл?

– А кто тебе сказал, что он большой? Может, смысл – как гвоздь. Маленький. Но держит крышу.

Они замолчали.

Жбан знал: этот разговор он запомнит. Не потому, что он был мудрый. А потому, что впервые за много лет – его слушали. Не по долгу, а по-настоящему.

– Я боюсь, – сказал он. – Что стану кем-то, кого даже сам не узнаю.

– А кем ты был?

– Тем, кто прятался.

– Тогда, может, сейчас – впервые ты вылез наружу.

Настасья вошла тихо, в темноте. С платком на голове. Усталая. В руках – берестяной мешочек с мазью. Не удивилась им.

– Я ему мазь принёс, – сказал Леонтий.

– А я – молчание. – ответила она и села рядом.

Никто не прогнал никого.

И в этой тишине, полной шорохов, света от углей и комаров – родилось что-то тёплое.

Что-то, что не говорилось словами. Только взглядами. Пауза – как мост. Звуки – как музыка между строк.

KPI хрюкнула и повернулась. Положила пятачок на руку Игоря.

Он вздохнул.

– Ладно. Попробуем. Без гарантий. Но с капустой.

Утро в XIII веке начиналось без будильника, но с петухом, который, судя по силе крика, явно был перевоплощением HR-менеджера в гневе.

Жбан сидел у крыльца, в руках – берестяной планшет, на котором он выцарапывал палкой слова: "ЗЕРНО – УРОЖАЙ – УЧЁТ". Рядом KPI безмятежно рыла землю. Под ногами валялись капустные листья, уши чесались от мошек, а в голове – система управления урожайностью.

– Ты опять пишешь свои… заклятия? – Настасья поставила перед ним деревянную чашу. В ней – густая похлёбка, пахнущая чесноком и чем-то угрожающе здоровым.

– Это не заклятия, – вздохнул Жбан. – Это скелет планирования. Вот, смотри: если у вас урожай – три мешка на хату, а семей – двадцать две…

– А я думала, ты просто делаешь вид, что занят. Как Леонтий, когда “молится”.

– Обижаешь. Я – офисный человек. Я даже во сне оформляю протокол встречи.

Настасья села рядом.

– И зачем тебе всё это?

– Потому что, если я не начну… я снова стану тем, кто ничего не делает. А оттуда – один шаг до полной деградации.

– Ты уже был другим?

– Был. Усталым. Сложным. И наполовину выгоревшим.

– А теперь?

– Пока что – обугленным, но с искрой.

Она молчала. Лёгкий ветер трепал край её платка. Лицо было спокойное, но глаза… в них появилась затаённая внимательность. Не любовь, не влечение, а интерес, осторожный, как ладонь над углями.

Игорь продолжал:

– Я думал сделать так: создать таблицу – сколько кто отдаёт зерна, сколько получает обратно, и…

– Чтобы они начали считать?

– Да.