Слева – собака. Возможно, председатель.

Леонтий выступил вперёд, кашлянул, приложил ладонь к груди:

– Братья! И сёстры! В деревне нашей явился муж странный. Говорит чужо, мыслит иначе, не жрёт всё подряд. И даже… – он поднял палец – …разделяет капусту!

– Маг! – раздался голос сзади.

– Дурень! – рявкнула Настасья в ответ. – Он глуп, не маг.

– А может, шпион? – предположил другой.

– Или посланник князя!

– Или сам князь!

– Или… – хмыкнул кто-то у печи, – просто обиженный судьбой.

Жбан поднял руки.

– Господа, коллеги, хм… соплеменники. Я человек простой. Я упал. Я проснулся. Я выжил. Это, по-моему, уже достаточно, чтобы не быть сожжённым.

Тишина.

– Я не из ваших мест. Это видно. Но если уж вы не сожгли меня с утра – давайте сделаем шаг дальше: поговорим.

– Ты… – протянул староста, – как звать-то тебя?

– Жбан. Ну, Игорь Александрович, если по форме. Но тут, как я понял, формами особо не разбрасываются.

– Что ты умеешь?

– Внедрять.

– В кого?

– В процессы.

– В скотину, что ли?

– В смысле – упорядочивать. Выявлять узкие места, повышать производительность. Наладить план, учёт, отчётность…

Мужики переглянулись. Бабы – хихикнули.

– Ты с Данниковской канцелярии? – подозрительно спросил староста.

– Нет. С корпоративной культуры.

– Это где?

– Там, где люди делают вид, что работают, чтобы другие могли делать вид, что платят.

Молчание.

Потом кто-то из-за забора прошептал:

– Он наш.

Кто-то зааплодировал. Шлёпнул себе по лбу и заорал:

– Он говорит, как наш Пахом, когда в яме сидел!

Настасья выступила вперёд:

– Он… странный. Но вчера он спас свинью. Не дал её на шашлыки пустить. А значит – с добром.

– У нас каждый второй – с добром, – буркнул кто-то.

– А он капусту разобрал. Не перепутал гнилую с свежей.

– А это редкость, – признал староста.

– И ещё… – сказала Настасья тише, – он плакал ночью.

Все замолчали.

Жбан вздохнул.

– Я не помню, чтобы плакал. Но если и так – значит, мне не всё равно.

Староста почесал шею. Потом глянул в небо. Потом – на собаку.

– Ладно, – выдал он. – Голосуем.

– За что?

– За то, чтобы не сжигать. Пока. А может, и в дело пустить.

Гул.

– Кто за?

Руки – грязные, узловатые, смелые – поднимались. Не все. Но большинство.

– Принято, – сказал староста. – Отныне будешь… помощником по… чёрт знает чему. Но если не справишься – костёр готов.

– Очаровательно, – буркнул Жбан. – Прямо как на прошлой работе.

Свинья, та самая – с чёрным пятном на боку и взглядом налогового инспектора, – в этот момент пронеслась мимо. Она остановилась у ног Игоря, посмотрела, хрюкнула… и положила голову на его ботинок.

Настасья хмыкнула.

– Всё. Теперь ты с ней навеки связан. Назовём её… KPI.

– О боже.

– Можешь взять её на первое совещание. Вдруг поможет с коммуникацией.

Костёр догорел. Люди разошлись. Жбан остался с Настасьей.

– Спасибо, – тихо сказал он.

– Не мне. Себе. Ты выдержал. И не сбежал.

– Я просто не знал, куда.

– А это уже начало.

Ночь в деревне XIII века – не просто тьма. Это вселенская пауза, заполненная хрустом, комариным писком и далеким уханьем совы, которая, похоже, следила за Игорем лично.

Он лежал в углу старой избы, на грубо сколоченном топчане, обложенный мехами и соломой. В углу, под мышью, посапывала KPI – его свинья по принуждению и единственная коллега с преданным взглядом.

Пахло деревом, дымом, пылью, землёй и травами. И ещё – чем-то тёплым и человечным. Настасья, уходя, оставила у входа горшок с кашей и кружку с травяным настоем. Написала на дощечке: «НЕ ПУТАЙ С ПОЛОСКАНИЕМ ДЛЯ ЯШИ». Подпись: «Н.».

Игорь ел, глядя на дымку над очагом, и думал:

«А ведь в офисе я всё мечтал – оказаться “в другой реальности”. Только там, в тех мечтах, была кофемашина, море и отпуск. А не средневековый шовинизм с элементами берестяного менеджмента.»