судне, была прикреплена к стене. – Если бы от моего ответа что-то зависело, я

бы сказал, что скорее да, чем нет.

– Откуда такая нерешительность? – Гайгер усмехнулся.

– Видишь ли… – лицо Куто сделалось задумчивым. – Если мы посмотрим на

историю эволюции нашего вида, то обнаружим любопытное явление: примерно

сорок тысяч лет назад, точнее не скажу, у наших грязных, дурнопахнущих

предков зародились верования, которыми те, как говорят историки, пытались

описывать всё, что с ними происходит. Это сегодня уже давно не новость, есть

же куча тому свидетельств.

Гайгер только пожал плечами.

– Так вот, я думаю, и это кажется мне более чем логичным, что причина

возникновения такой системы религиозного мышления – это потребность

сознания в том, чтобы иметь какие-то объяснения вещам, лежащим за

пределами наших знаний. Ну так ведь?

Ответа мужчина не дождался.

– С тех пор, разумеется, знания наши усложнялись, да всё усложнялось, так и

религия из нагромождения идей и образов выстроилась в то, что мы имеем, пройдя свой долгий путь рука об руку с нами.

– Но ведь я не спрашивал тебя про историю религии, – заметил Гайгер. – Я

тебя спросил про Бога, веришь ли ты в него.

Куто широко улыбнулся, попытавшись откинуться спиной назад, очевидно, на

мгновение забыв, что он вовсе не в удобном кресле.

– Ну вот смотри, – сказал он, подавшись обратно вперёд, – представь себе: видишь ты высоко в небе стаю птиц. Видишь?

Гайгер, словно повинуясь неведомому ранее инстинкту, посмотрел куда-то

вверх.

– Вот, значит, стая птиц там, в небе, летит… – Куто не на шутку задумался, силясь облечь свои мысли в нужные образы и слова. – Ты смотришь на них, на

птиц, стало быть, и неважно, сколько их там: дюжина, два десятка или вообще

только семь. То есть неважно, какое количество…

– Ну… – протянул Гайгер, продолжая смотреть куда-то вверх, где находилось

его воображаемое небо. – Допустим, так…

– Так вот… если Бог всё же существует, то тогда и количество тех самых птиц

строго определённое, поскольку Богу всё ведомо, Бог всё видит, так нас учит

Евангелие. Значит, Бог знает точно, сколько птиц я увидел, даже если сознание

моё этого и не отразило. Ну а коли Бога не существует, то в нашем примере

невозможно с точностью сказать, сколько именно птиц мы увидели, поскольку

некому было этого знать, некому было посчитать… Если так, то допустим, я

видел, ну, например, меньше десятка, но больше одной птицы. Однако это не

означает, что там было девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три или две

птицы! То есть я видел сколько-то птиц, но ни девять, ни восемь, ни семь и так

далее. Я хочу сказать, что такое число невозможно представить как целое. Вот и

вывод: получается, что Бог-то всё-таки существует!

Гайгер наконец вернулся с воображаемых небес обратно в тёмную каюту.

– Что за хрень ты несёшь? – спросил он Куто, качая головой, но

одновременно улыбаясь.

Мужчина рассмеялся и был готов что-то ответить, но его опередил раскатистый

бас отца Фландрия, который, как оказалось, всё это время слушал разговор

путников с тем вниманием, которое не было смыто потоками выпитого

спиртного.

– Argumentum ornitologicum! – латынь, несмотря на заплетающийся язык, далась священнику довольно естественно.

Голос Фландрия каким-то магическим образом подействовал на пребывавшего

доселе в забытьи послушника. Тот буквально вскарабкался обратно на свою

койку, икнул, ощупал содержимое стола, но не нашёл ничего, кроме простой

питьевой воды.

– Мне кажется, – заговорил Гайгер вполголоса, чтобы в каюте напротив его

не услышали, – что святой отец, потративший всю свою жизнь на

ожесточённую борьбу за выживание своих идей и верований, в конце концов, когда ему явилось подтверждение всех его убеждений воплоти, вдруг испугался