И Данила незаметно для себя заснул.

Матвей, в квартире которого решено было провести субботний вечер, жил на другом конце города. В столь дальний путь Данила согласился отправиться с одним условием – его личная драма с Марией обсуждаться не будет; собственно, родственникам тоже был дан запрет вспоминать при нем это поганое событие, чтобы не бередить измотанную душу. Он вышел заранее, добирался очень долго (сначала наземным транспортом, потом с двумя пересадками на метро, а последние пятнадцать минут шел, преодолевая сильное сопротивление ветра с дождем) и все равно опоздал, за что был наказан штрафной стограммовкой водки, благо холодной. Впрочем, Данила не ломался, потому что промок и сильно продрог. Пересилив гадкий вкус, он облегченно выдохнул и почувствовал себя лучше.

– Чего зонт не взял? – спросил Рома, наматывая на вилку морковь по-корейски. Он, как всегда, был элегантно одет в брюки и заправленную в них рубашку. – Думал, проскочишь, наивный?

– Забыл. Его могло поломать таким ветром, – ответил Данила, наполняя себе тарелку магазинным оливье, маринованными огурчиками и долькой помидора. – А ты чего без своего любимого галстука? Тоже забыл?

– Да конечно, – усмехнулся Жора. – Когда это Пионер без галстука был? В кармане, небось, аккуратно скрученный.

– Да не, я про колумбийский, – сказал Данила, и все засмеялись.

– Ха-ха-ха, – лыбясь ответил Рома. – Дома он, придурки. Нравится мне деловой стиль, даже по выходным.

Матвей по-хозяйски разлил по стопкам.

– Ладно, придурки, давайте «за встречу», – сказал он. – Сколько вместе не собирались вот так? Черт знает сколько.

Друзья чокнулись, выпили, закусили.

Вторая порция алкоголя раздобрила Данилу окончательно, мир начал казаться дружелюбным.

В комнате стало уютно после недавнего ремонта: приятные пастельные тона стен и пола, неброские занавески, пара забавных картин в жанре современного искусства, в меру мебели с разными декоративными финтифлюшками на полках, удобный диван и пуфик в углу, на котором растянулся рябой кот Юпитер. В дизайне чувствовалась женская рука. Большой телевизор работал без звука, дополнительно к включенному торшеру освещая комнату.

Всех собравшихся Данила знал больше двадцати лет. Друзья не разбежались до сих пор потому, что не ругались по-крупному, хотя каждого в разное время можно было обоснованно обвинить в неподобающем поведении с точки зрения дружеской этики: Матвея в чрезмерной грубости и дерзости в общении, и вообще для него в жизни главное – деньги, Рому в высокомерии, Жору в лукавстве и скрытности, Павла в трусости, а всех вместе в халатной забывчивости. Каждый из них иной раз умудрялся, без видимой причины, с опозданием поздравить друга с днем рождения, а двое как-то вовсе забыли про юбилейную дату. И вроде до старческого склероза еще далеко, и серьезных травм головы ни у кого не было, поэтому порой возникало ощущение, что им, друзьям, просто плевать.

Однако, судя по всему, мнение Данилы на то, какой на самом деле должна быть дружба никем из них не разделялось. А он никогда и не заводил речь на эту тему, предпочитая смиренно закрыть глаза на недостатки. Он считал, что, если никто не понимает очевидных вещей, то какой смысл попусту сотрясать воздух? С другой стороны, Данила сам не был идеальным, легко мог в сердцах ответить взаимностью, за что его также могли упрекнуть; и понеслось бы: это ты начал, нет – ты, и так далее. Он не раз за собой замечал, что в компании друзей невольно становился каким-то немного дурным и неправильным, как будто оказывался среди не своих людей. Тем не менее переступать черту Данила не позволял себе никогда. С годами друзья вроде как образумились, помудрели, стали мягче, но он до сих пор не был уверен, пойдет ли кто-нибудь из них на подвиг, если, конечно, не будет стоять неудобный выбор между другом и родственником.