«Восемь, семь, шесть…» – я шел мимо запертых дверей к номеру два, а мозг вел обратный отсчет, словно устроился помощником к таймеру детонатора.

Это все нервы, успокоил я себя. Сначала голос во тьме шахты, теперь голос моего рассудка, чей голос я услышу дальше?

Шутки ради я прислушался, замерев у дверей нужного мне цеха. В фиолетовой полутьме внутренних коридоров повисшая тишина давила не хуже гравитационного пресса.

Я сглотнул.

Потом взялся за пропуск и поднес его к панели, уверенный что сейчас увижу то, что сможет перевернуть ход истории в то русло, где человечество вновь поднимает голову.

Отчего я так думал? Отчего смел надеяться и рисковал не только собой, но и своими добрыми товарищами?

Оттого, что именно во тьме и тесноте, сжатый нутром планеты и оставленный всеми богами я понял, зачем мы нужны Хозяевам.

Дело было не в том, что добыча пустотьмы была делом величавшей трудности и величавшей опасности. Не в том, что необходимы были миллионы осторожных рук по всему простору, чтобы темной энергии было достаточно для удовлетворения логистических нужд мидриан и их подданных.

Нет.

Просто Хозяева до жути боялись эту субстанцию. Еще бы – ведь поле Аман-Хорста являлось релятивистским панцирем, где переменные молекулярного уровня становились константами. Неизменными элементами, чье существование накорню уничтожало силы Хозяев.

Если сократить все до сжатого тезиса – в отличии от нас мидриане не могли добывать аниму, кристаллизированную энергию способную лишить их сил в одно мгновение.

А вот мы – могли.

Индикатор моргнул, дверь открылась и я скользнул внутрь.

***

Меня встретил порыв ветра и свет.

Свет звезды Каморана и воздушные потоки, что вихрили частицы радчастиц с поверхности, проникали сквозь дыры в треснутом словно скорлупа корпусе.

Слой пыли и песка, черного и искристого, устилал помещение, скапливался в углах, покрывал стены коростой – будто сотни лет боги бурь только и делали, что вымещали здесь свою злость.

Я очень медленно потянулся к переключателю на визоре, очень медленно активировал наружное затемнение, а потом очень медленно осмотрелся.

Меня можно понять – не каждый день сходишь с ума.

Как, Венценосного ради, возможно было то, что я видел сейчас перед собой? Как было реально, то, что я чувствовал – ощущал даже сквозь плотный слой синтуниформы?

Носком сапога я оставил след на черном песке под ногами, услышал скрип его частицы, почувствовал сопротивление и трение. Посреди помещения, разломанный надвое и покосившийся, стоял сакральный короб, больше похоживший на саркофаг. Толстые трубы подачи энергии, словно мертвые змеи лежали вокруг.

А еще вокруг пол устилали черепа, кости, остатки сгнившей униформы и скафандров. В беспорядке разбросанные останки почивших, казалось, столетия назад несчастных душ.

– Охрененная иллюзия! – сказал я в пустоту.

– БЛАГОДАРЮ. – ответила мне пустота в ответ.

Этот голос ударил меня, выбил почву из под ног, зародился внутри атомной вибрацией и пронзил всё во мне на уровне элементарных частиц.

Я упал на колени и задрожал.

Никогда прежде я не испытывал на себе ТАКУЮ мощь вибраники. Никогда прежде молекулы моего естества не подчинялись чужой воле – резонируя со струнами самой вселенной.

Одно слово заставило меня превратиться в червя, бесхребетное создание, без воли и устремлений.

Одно слово – и меня почти не стало.

Но “почти” не считается, ведь так?

Внутри будто запели боевые гимны моей собственной армии. В каждой клетке моего тела зародился ответ на угрозу, а в голове появилась легкость эйфории, которую я не испытывал так давно, что успел позабыть это чувство.