– Считаю, что да. Вы принимаете ответ или желаете добавить, что лодка ещё бывает, я как раз вспомнил, резиновая, так как?

– Ответ-то, конечно, принимаю, но добавить к нему ничего не хочу, включая и справку в придачу. Выдать вам её не могу, не в моей, так сказать, служебной компетенции.

– Не затруднит, надеюсь, объяснить, разбрызгиваясь колючими словами, почему не в вашей? Не доучились до получения институтского диплома или ещё до школьного аттестата зрелости? – Вениамин Ростиславович непривычно для него дерзил уже в открытую, защищаясь от, как ему казалось, зарвавшейся капризной барышни, словно общающейся со своим провинившимся за опоздание на первое свидание кавалером без примирительно-оранжерейного букета благоухающих цветов, которым он, естественно, не был и не желал, как ни странно, им быть ни разу и ни в каком виде, но не достигая в этой защите конечной цели необоснованно оплаченного визита.

– Ну, знаете ли, это уж слишком, это переходит все возможные границы поведения, у меня нет больше ни желания, ни времени терпеть ваше хамство, а почему не выдала, об этом вам подробно и аргументированно расскажут на комиссии.

– Не царапайте меня своими комиссионными угрозами. На какой такой комиссии, рискну поинтересоваться, на контрольно-ревизионной?

– На той, на которую вас направляю. Пусть они решают, давать вам справку или нет. И это не острая угроза совсем, с чего вы взяли, а тупое руководство к действию. Запишитесь для начала в регистратуре на приём к участковому врачу. Это всё. Можете идти. До свидания.

– Если я правильно понял ваш последний, изъеденный прожорливым остроумием скукожившийся монолог, нужную мне справку я не получу у вас сегодня абсолютно ни при каких обстоятельствах, даже если, вопреки и назло всем стыдливым условностям и страху сфальшивить на соль диезе третьей октавы, спою сию же минуту божественным колоратурным сопрано, не говоря уж об использовании забытом ныне bel canto [42], арию «Caro nome» обманутой герцогом несчастной Джильды из оперы Джузеппе Верди «Риголетто» по мотивам пьесы Виктора Гюго «Король забавляется», и второй раз её же на несмолкаемый «бис», но уже по вашей настойчивой просьбе [43]дискантом и забравшись, как в детстве, на стул, да?

– Да, правильно поняли, – безотчётно ответила доктор, но о понимании ею самой сказанного Вениамином Ростиславовичем, судя по накатившему на неё тяжёлому колесу служебного упрямства, речи быть уже не могло, никак не могло.

Это была, к слову, последняя его надежда – надежда на то, что разоблачённые неопровержимыми доказательствами психи не могут так демонстративно и интеллектуально ехидничать в отместку. А может, он ошибался? И именно они-то только так и могут. Однако ей, к сожалению (или к счастью?), было в тот момент уже не до чьих-то интеллектов и даже не до психов, не говоря уж о вполне нормальных, она, надув до максимальной степени тонкие губки, осерчала на него от обиды, которая стала «упруга, как мячик», и превратилась вдруг в маленькую, потерявшуюся в огромном центральном магазине девочку с любимой куклой в руках, при этом полностью игнорируя его умственно-причудливые вербальные завитушки и вызывая тем самым мучительное рождение в нём исполинского чувства разочарования в отношении её обмелевшей проницательности, к которой уже было бесполезно применять какие-либо ирригационные мероприятия. Псих он или нет, в данный момент это было уже не так важно. Она первой зачем-то попыталась поставить его на подготовленное, утрамбованное опытом место, но сама на это место прямёхонько встала практически без его особых на то обременительных усилий, а встав, сильно об него ударилась плашмя своей инерционностью.