– Помнишь, как мы в Германии ночью из спальни на втором этаже прыгали, чтоб погулять с немками по городу или посидеть в каком-нибудь кафе? Твою, по-моему, звали Кристиной? Симпатичная была блондиночка, изящная. Моя Анка была попроще. А денег-то у нас тогда почти и не было. Во как хотелось!

– Помню, только…

В следующий момент раздался первый звонок, и артист, извинившись перед восторженной и напирающей публикой, заторопился за кулисы.

– Веня, надо встретиться, посидеть, поговорить, вспомнить наши амурные похождения. После спектакля сегодня не могу, извини, пригласили на вечернее мероприятие в мэрию. Отказываться уже неудобно. Давай в следующий раз, ладно? Обещаешь? Смотри у меня. Всё, побежал, хоть чайку успею глотнуть, увидимся ещё. Пока.

Артист скрылся за служебной дверью под звук второго звонка и разочарованный возглас собравшихся зрителей, которые от безысходности переключили внимание на Вениамина Ростиславовича. Они пожирали его любопытствующими взглядами, но подойти близко не решались, поскольку считали себя либо посвящёнными, либо «блатными», задействовавшими «знакомств подземных провода». А терять достоинство при таких определениях, сами понимаете. Проголодавшееся напряжение поспешил снять перекус продолжительного последнего звонка.

– Веня, а что эта за Кристина такая? Я ещё про тебя что-то не знаю? Ты был влюблён в неё? – жена наконец-то ожила после потрясения, вызванного до невозможности близкой встречей с одним из своих телевизионных кумиров.

– Наверное… – мечтательно ответил Вениамин Ростиславович, но, спохватившись, быстро добавил: – ты чего, это же ещё в школе было, когда на языковой практике учились в ГДР в девятом классе.

– Целовались?

– Ну так несерьёзно, подростками же ещё были.

Что касается артиста, то его конкретная личность, как всегда, осталась загадкой. Старый школьный друг, когда Вениамин Ростиславович у него поинтересовался спустя некоторое время, тоже не знал, с кем поимённо прыгали по девчонкам. А больше спросить было и не у кого. Ну не спрашивать же заслуженного, точнее, народного артиста, кем он был в той жизни, как выглядел и под какой тогда вместе с ними прыгал «девичьей» фамилией. Глупо же и не очень тактично. Да и где она теперь, эта знаменитость, ищи-свищи на просторах почитания.

Таким человеком был Вениамин Ростиславович всю жизнь: его узнавали, а он оставался всякий раз в неведении. Постоянно моложавый вид объяснялся просто: высокий, худощавый, спортивного телосложения, без какого-либо живота вообще в его возрасте, с развитым мускулистым торсом, видимой талией, узкими бёдрами и пружинистой, уверенной походкой. Просто самый натуральный дворовый пацан, совсем не солидного и респектабельного вида. В его годы и при его росте он носил брюки сорок шестого размера, да ещё подпоясывал их ремнём для верности. При этом пиджаки в его гардеробе были на два размера больше. У него практически не было глубоких морщин ни на лбу, ни на щеках. Вокруг глаз, конечно, они дружно скопились, но не ярко выраженные и мелкие, так что были незаметны при беглом взгляде. А когда он одевался по-спортивному: джинсы, футболка, кроссовки, перевёрнутая козырьком назад бейсболка, простенький молодёжный рюкзачок через плечо, то вряд ли казался человеком почти пенсионного возраста. Пару раз ему даже давали от тридцати пяти до сорока лет. В метро ему иногда выговаривали, что он, молодой, сидит, а старшие стоят, хотя эти старшие с видом пивного бочонка были если не моложе его, то уж, по крайней мере, не старше. Особенно располневшие от многолетних домашних забот женщины сразу после резкого проникновения в вагон вставали вплотную и, якобы случайно, старались наступить ему на ногу, обращая его внимание на себя. Он не вступал в дискуссии и не ругался, а брал и любезно уступал место, делая вид, что не замечает откровенной и необоснованной претензии, поскольку где-то в глубине считал себя именно молодым человеком, который не прописывал у себя