Хроники грозы леса Михаил Гинзбург

Солнце, как сытый, обрюзгший свинопас, лениво переваливалось через макушки дубов, обливая дорогу сквозь редкие проплешины в облаках. Влажная, прохладная хмарь, что висела в воздухе с самого утра, никак не хотела рассеиваться, и крупные, жирные капли то и дело срывались с веток, шлёпая по прелой листве и изъеденным жуками пням. Вонь сырой земли, смешанная с запахом подлеска и чем-то неуловимо металлическим, как от проржавевшего меча, въелась в воздух. Сама дорога, разбитая и ухабистая, словно кривые зубы старой ведьмы, терялась в низине, обещая путникам неспешное и весьма тряское путешествие. Где-то вдали глухо ухал филин, а может, это просто урчало в животе у местного хищника.

Кузьма Косолапов, известный в округе как Гроза Леса – хотя ни одного леса он, по сути, никогда не «грозил», предпочитая ждать свою добычу на протоптанных тропах – выплюнул окурок в лужу. Свиноподобное лицо, обросшее жёсткой, некошеной щетиной, скривилось от досады. Дождь, мать его, достал. От сырости ломило старые кости, а последняя карета, что проехала час назад, оказалась пустой, хоть и набитой запахом дамских духов. Вот жеж поганка! Кузьма почесал яйца сквозь штаны – привычная, успокаивающая привычка – и поправил шлем, который сидел на нём, как прилипший к жопе навоз. Топор, зазубренный и тяжёлый, привычно лежал на готове. Ждать. Это была его философия. Ждать, а потом брать. И брать много.

Тишину, плотную и влажную, разорвал глухой грохот. Вдали, там, где дорога выползала из-за поворота, показалось что-то массивное. Карета. Да не простая, а эдакая, обшарпанная, но с виду тяжелая, облепленная какой-то чухнёй, похожей на ржавые гвозди и обрывки пергамента. Кузьма усмехнулся. Сегодняшний улов обещал быть интересным.

– Ну что, родненькие, – прохрипел он, обращаясь к никем невидимым бесам в подлеске. – Делиться будем. Или как?

Карета, громыхая, приблизилась. Из-за деревьев Кузьма вышел степенно, с достоинством, как хозяин мира, которому просто забыли донести налог. Огромный топор блеснул тусклым светом в его руке. Лошади заржали, кучер, толстый мужик с перекошенным от ужаса лицом, попытался натянуть вожжи. Бесполезно. Топор Кузьмы, словно коса Смерти в руках дровосека, срубил колесо, и карета накренилась, задрав к небу одну сторону, как старая проститутка подол.

– Стоять, блядь, – рявкнул Кузьма. – А не то у меня тут настроение испортится, и я вас всех на удобрения пущу.

Кучер задрожал, сваливаясь с козел. Из кареты раздался отчаянный писк, а затем нечто более странное – тихий, надтреснутый голос.

– Смиренно прошу, благородный разбойник, не спешите с выводами. Мой улов не столь велик, сколь экзотичен.

Дверца кареты скрипнула, и наружу, кряхтя и цепляясь за косяк, вылезло нечто. Дряхлый старик в замызганной черной робе, расшитой странными, будто выцветшими, символами. Седые, редкие волосы торчали во все стороны, как воронье гнездо после бури, а длинная борода была местами слипшейся от чего-то, что Кузьма не рискнул бы идентифицировать. Глаза старика были мутными, но в них мерцала такая древняя, такая извращенная мудрость, что Кузьму передёрнуло. От него пахло пылью, старостью и чем-то неуловимо металлическим, как от проржавевших цепей.

– Ну, и кто у нас тут? – Кузьма ткнул топором в сторону старика. – Дедушка Мороз заплутал? Или ты, сука, на похороны ехал и решил на мне сэкономить?

Старик медленно поднял палец, украшенный огромным, похожим на глаз, перстнем.

– Я Зигфрид фон Бреммер. Чернокнижник. И я ехал не на похороны, а на встречу. С судьбой, возможно. А ты, о, дитя леса, кажется, и есть та самая судьба, которая срубила колесо моей, кхм, повозки.

Кузьма нахмурился. Судьба. Какое-то мутное слово.

– Судьба? Это, блядь, что, кошелек? Или мешок с золотом? А то я тут про судьбу только одно знаю – она, сука, любит наёбывать.

Зигфрид вздохнул, и от этого вздоха по округе разнёсся запах застарелого вина.

– Золото? Золото – это пыль, дитя. Я же предлагаю нечто более… весомое. Власть. Искоренение вселенской скверны. И, конечно, очень много золота, если тебе так угодно. Но не сразу. В конце.

Кузьма расплылся в улыбке. Вот это по-нашему! В конце. Значит, можно помучить.

– Ну-ка, ну-ка, – Кузьма опустил топор, но не убрал его далеко. – А теперь по-русски, старый хер. Какая скверна? И почему я должен в ней ковыряться? Я, знаешь ли, больше по карманам мастак, а не по всяким там сквернам.

Зигфрид огляделся по сторонам, его взгляд задержался на обломке колеса.

– Мир, дитя, гниёт. И не от обычной гнили, а от той, что исходит от Бафомета. Древнего, извращенного божества, которое когда-то было пленено, но теперь пробивается наружу. Его влияние распространяется, развращая души, превращая людей в животных, а животных – в еще более мерзких животных. И это не просто пошлость, это – отвратительное, неуправляемое разложение. Мои собственные… кхм… эксперименты, как ни странно, страдают от такого хаоса. Мне нужен кто-то… кто-то с твёрдой рукой и отсутствием лишних предрассудков. Кто-то, кто не боится испачкать руки. И у кого есть топор.

Кузьма слушал, переваривая информацию. Бафомет, разложение, хаос. Звучало как полная хуйня, но слово "золото" прозвучало, и это было главное.

– И что, я должен тебе помочь? Зачем мне это? Я, блядь, разбойник, а не святой мученик.

– Затем, – Зигфрид хитро прищурился, – что если Бафомет полностью вырвется, то и грабить будет некого. Все превратятся в безмозглых тварей. Исчезнут кареты, полные наивных торговцев и порочных дам. Исчезнет привычный порядок. А это, согласись, для такого специалиста, как ты, смерти подобно. К тому же, я обещаю тебе не только несметные богатства, но и полное отсутствие проблем с инквизицией. Более того, я могу сделать так, что тебя будут бояться не просто как разбойника, а как нечто большее. Некую… силу.

Кузьма облизнулся. Бояться как силу. Это ему нравилось.

– И если я откажусь? – спросил он, прищурившись.

– Тогда, – Зигфрид издал тихий, зловещий смешок, – ты сам превратишься в Бафомета. Медленно и мучительно. Станешь одним из его порождений. И будешь вечно… кхм… нести хаос, который тебе даже не будет приносить удовольствия. Поверь, тебе это не понравится.

Внезапно Зигфрид сделал нечто неожиданное. Он сунул руку в свою робу и вытащил небольшой, но тяжёлый мешочек, звякнувший золотом. Кузьма машинально протянул руку.

– Задаток, – прошипел Зигфрид. – За наш путь. И за то, чтобы ты не подумал, что я пустозвон.

Кузьма взвесил мешочек в руке. Золото. Настоящее, тяжёлое, пахнущее деньгами золото. Проблемы с инквизицией, превращение в какую-то мерзость… Да пошло оно всё нахуй. Если есть золото, есть и дело.

– Ладно, старый пердун, – Кузьма ухмыльнулся, пряча мешочек за пазуху. – Но если ты меня наебёшь, я тебе лично Бафомета в жопу запихну. И это будет больно, поверь.

Зигфрид лишь еле заметно улыбнулся.

– Мы договорились, дитя. А теперь, будь любезен, помоги мне вытащить мою… кхм… научную аппаратуру из кареты. Она весьма хрупкая. И тяжелая.

Кузьма выругался, но полез в опрокинутую карету. В конце концов, это была лишь первая часть сделки. И начало чего-то, что обещало быть гораздо более увлекательным, чем просто ограбление очередного купца. Тем более, что в глубине кареты виднелся еще один, куда более крупный сундук. А вдруг там еще золота?

Глава 2. Первое Знакомство с «Демоном»

Найти "научную аппаратуру" чернокнижника оказалось делом нехитрым, но крайне омерзительным. Аппаратурой оказались склянки с чем-то булькающим и склизким, приборы, похожие на изогнутые кости, и целый мешок, который, судя по запаху, раньше был домом для нескольких десятков покойных енотов. Кузьма, матерясь на чем свет стоит, вытаскивал все это на дорогу, бросая в кучу рядом с каретой. Зигфрид стоял над ним, словно тощая, сморщенная ворона, отдавая указания, которые звучали как заклинания.

– Аккуратнее, олух! Это фрагментатор реальности, а не твоя деревенская мясорубка! – шипел чернокнижник, когда Кузьма чуть не уронил колбу с неясным, мерцающим содержимым. – От него зависит успех нашего… кхм… предприятия.

– Да пошёл ты со своим предприятием! – отмахнулся Кузьма, пытаясь оттереть от себя липкую слизь. – Задаток, старый пердун, был мал. Или ты думаешь, я за такие деньжищи тут жопу рвать буду?

Зигфрид закашлялся, и его смех прозвучал как шелест сухих листьев.

– О, дитя, ты ещё не представляешь, за какие "деньжищи" ты рискуешь. Сейчас мы лишь приступаем к осознанию истинной скверны. Бафомет… он не просто демон, он – сущность самого разложения. Он проявляется в малых формах, прежде чем поглотить всё. Ты видел, как гниет хлеб? Так вот, он гноит душу.

Кузьма выпрямился, уперев руки в бока.

– Гноит он, значит. А что, блядь, нам с этим делать? Мне похер на души, я по карманам специалист. И по жопам, если баба красивая.

– Именно, – Зигфрид хитро ухмыльнулся, его мутные глаза блеснули. – Ты – идеальный инструмент. Твоя… кхм… практичность, твоя простота, твой… уникальный подход к морали, позволяет тебе видеть скверну без прикрас. И бороться с ней теми методами, что доступны. Вот, например.

Зигфрид указал посохом на ближайшее дерево. Кузьма, прищурившись, посмотрел. Дерево было обычным: ствол, ветки, листья. Но что-то было не так. Листья, казалось, шевелились слишком активно, не от ветра. А кора… кора была покрыта какими-то странными, темными наростами, которые медленно пульсировали, словно под ними что-то жило. От дерева потянуло сладковато-приторным запахом, похожим на гниющие фрукты и нечто неописуемо тошнотворное.