На утреннем совещании Паукер избегал смотреть на меня, а я лишний раз не хотел мозолить глаза начальству. Едва Карл Викторович объявил:

– Все свободны, – пулей вылетел из его кабинета. Хотел заняться делами, но ко мне пожаловал заместитель начальника Административно-организационного управления Островский.

– Балакирев, после самоубийства Воронова, поступило указание проверить оружие у всех сотрудников Оперативного отдела. Так что сдай мне свой «наган», – он протянул руку.

– Иосиф Маркович вы боитесь, что я не смогу застрелиться, – улыбнулся я. Расстегнул кобуру: – Рано мне сводить счёты с жизнью.

– Таков приказ, – Островский забрал у меня «наган» и ушёл.

«Началось! – сердце бешено заколотилось. Я сделал три глубоких вдоха и выдоха: – Нужно срочно успокоиться».

Зазвонил телефон.

– Оперуполномоченный Балакирев у аппарата, – как можно сдержаннее сказал в трубку.

– Балакирев, дело по убийству Гоглидзе передано в Информационный отдел. Заниматься им будет Рабинович. У него к тебе есть вопросы, зайди к нему, – Паукер говорил медленно, стараясь как можно членораздельнее произнести каждое слово.

Мой кабинет на третьем этаже, а к Рабиновичу нужно подниматься на четвёртый. Давешняя троица из автомашины переместилась на лестничный пролёт между третьим и четвёртым этажами, что-то оживлённо обсуждали.

Рабинович – хлипкий малый лет тридцати, с плюгавой шишковатой головой. Он курил папиросу, поглаживая плешь, читал какую-то бумагу.

– Садись, – кивнул он на табурет возле своего стола. Толкнул по столешнице пачку «Сафо»: – Кури.

– Не курю, – я сел на табурет.

– Ты документы, что были у Гоглидзе, все описал? – Рабинович затушил папиросу в пепельнице.

– Да.

– Может, забыл какую бумажку приобщить? – Рабинович погладил подбородок. Он ткнул пальцем в мой рапорт: – Смотри, тут кое-что указано, а в описи этого нет.

Я невольно подался вперёд, чтобы разглядеть, что там написано, а Рабинович отвесил мне оплеуху. Несмотря на субтильное телосложение, рука у него оказалась тяжёлой, я повалился на пол.

– Ну, вспомнил?! – он встал и упёрся кулаками в стол.

– Вспомнил, вспомнил, – закивал я, схватил табурет, опустил ему на голову.

Табуретка была дубовая, голова Рабиновича крепкая, я не удержал и выронил табурет.

– Ты что?! – ошеломлённо спросил он.

– А ничего! – теперь я схватил табурет двумя руками, стал лупить им по башке Рабиновича. Не был он стойким бойцом, рухнул на пол. Я пинал его ногами, да так увлёкся, что ничего вокруг не замечал. С упоением бил по голове, пока на мой череп не опустился табурет.