После избрания Сталина в Центральный комитет партии в г. Праге, Сталин по возвращению в Петербург, стал в явную оппозицию правительству и совершенно прекратил связь с Охранкой.

Сообщаю Милостивый Государь об изложенном, на предмет личных соображений при ведении Вами розыскной работы.

Примите уверения в совершеннейшем к Вам почтении

Ерёмин».

Я дочитал до конца и руки затряслись: это был мой смертный приговор. Из бумаги следует, что Иосиф Виссарионович Сталин – провокатор Охранки. Об этом знал Гоглидзе, теперь он мёртв. Следом моя очередь!

«Интересно, сколько ещё человек осведомлены об этом документе?» – я глотнул остывший чай. Чуть было не подавился: – Паукер слишком явно интересовался портфелем! Он хотел, чтобы я быстрее сделал опись документов».

Я прошёлся по кабинету. Выходит, Паукер знал о бумаге, возможно в курсе Фриновский и этот Люшков из Харькова. Паукер требовал от меня рапорт о бумагах Гоглидзе. Значит, он ждёт, что я укажу в нём о документе жандарма Ерёмина. А не фальшивка ли это?!

***

Всю ночь я мерил шагами кабинет, забыв съездить в МУР. Утром написал рапорт Паукеру, приложив к нему опись документов из портфеля Гоглидзе и партийный билет. Про бумагу из Охранки, я в рапорте не упомянул. Всё отнёс в секретариат Секретно-политического управления ОГПУ, а портфель с платёжками отвёз в МУР к Журавлёву. После чего пошёл отдыхать.

Дома моя бабка, матушка и соседка Ираида Николаевна пили чай. Наша соседка из «бывших». Она говорила, что имела графский титул. Впрочем, кроме него у неё уже давно ничего не осталось. Муж Ираиды Николаевны промотал состояние, а потом сгинул в империалистическую войну. Жилтоварищество хотело «уплотнить» Ираиду Николаевну, переселив в подвал, но её отстоял мой дядя Володя. С чекистом спорить побоялись, так и осталась она в своей квартире, правда к ней подселили семейство трамвайного вагоновожатого Иванова.

Моя бабка очень любила расспрашивать Ираиду Николаевну о всяких диковинных вещах, например: правда ли французы едят лягушек? Бабка научила Ираиду Николаевну пить чай из блюдечка с сахаром вприкуску. При этом соседка смешно вытягивала губы трубочкой.

– Мой руки Проша, – мать встала из-за стола. Она сняла полотенце с кастрюли: – У меня пшённая каша горячая.

За эту ночь я зверски проголодался, и налёг на пшёнку.

– Ираида Николаевна, нет ли среди ваших прежних знакомых бывших жандармов? – я отставил в сторону пустую тарелку.

– А с какой целью вы этим интересуетесь, Прохор Андреевич? – соседка пристально посмотрела мне в глаза.

– Требуется консультация старых специалистов, – я подвинул к себе стакан с чаем.

– В вашем учреждении наверняка целая картотека на бывших жандармов! Зачем вам моя помощь?!

– Дело неофициальное, использовать данные Информационного отдела не могу, – я хлебнул чаю. – Потому и прошу помощи у вас.

Ираида Николаевна встала и отошла к окну. Она долго думала, прежде чем приняла решение.

– Была у меня приятельница Евреинова Анна Васильевна, – Ираида Николаевна села к столу. – Её друг Джунковский Владимир Фёдорович, служил товарищем министра внутренних дел. Я думаю, он вам подойдёт.

– Это не тот Джунковский, что был Московским губернатором? – матушка убирала посуду со стола.

– Он самый, – кивнула соседка.

– Разве он не заграницей? – бабка налила в блюдечко чай.

– Нет, он здесь, – покачала головой Ираида Николаевна. Она вздохнула: – Новые власти ему доставили много неприятностей.

Соседка покосилась на мои малиновые петлицы:

– Несколько месяцев он отсидел в тюрьме. Сейчас живёт со своей старшей сестрой. Сильно бедствует. Работает сторожем в церкви Николая Чудотворца на Песках. Там же рядом живёт, в Мало-Николаевском переулке. Я ему напишу записку, чтобы он не опасался вас Прохор Андреевич.