Взяв небольшую паузу, он налил себе чая, который за разговором успел заварить Вестник, и, устроившись в кресле, продолжил:

– Однако я вижу, что у тебя назрело немало вопросов по нашему предыдущему разговору.

И это было действительно так. Вестник долго обдумывал услышанное о душах, и при новом появлении своего гостя он начал с уже заготовленного вопроса:

– Значит, наша душа – это наша личность (включая наше «я»), соединенная с частицей Бога?

– Не совсем так. И здесь нужно четко понимать, что наша личная идентичность, наша самость, внутреннее «я», мировосприятие, а также вся гамма индивидуальных переживаний являют собой характеристики нашей личности, но никоим образом не связаны с пребывающей в нас душой. Лишь изредка и на самый краткий миг душа может проявиться в побудительном или сдерживающем порыве, и происходит это только в состоянии крайнего нервного перевозбуждения. Случается же это, как правило, в самые экстремальные моменты человеческой судьбы. Поэтому те или иные черты характера могут наследоваться по родовой линии, а также возникать в процессе воспитания и образования, а душа избирает тело по совершенно автономному алгоритму.

– Но разве душа не помнит прожитые жизни в прежних телах?

– Помнит так отчетливо, как не в силах запомнить разум, помнит все до мельчайших деталей и самых тонких ноток переживаний человека, в котором она пребывала. Но в новом теле ее память о прежних жизнях заблокирована.

– Интересно было бы увидеть хотя бы фрагмент из своего прошлого воплощения. Но возможно ли это при жизни?

– Иногда происходят незначительные сбои в общей структуре мироздания, и людям становятся доступны эти фрагменты в качестве видений или снов. Однако, – он пристально посмотрел на Вестника и произнес: – Тебе я могу показать кое-что. Если, конечно, ты сам к этому готов.

– Я готов, покажи мне.

Все внезапно исчезло, и Вестник погрузился во мрак небытия. Он так и не понял, сколько он пробыл в этом состоянии, но постепенно он стал различать в этой тьме огонек, который все рос и рос, пока не стал огнем факела в его руке.

Пять всадников – и Вестник среди них – неслись по заснеженной равнине, освещая себе путь факелами, прочь от пылающего боярского терема. В зареве был виден силуэт повешенного на воротах человека, изгибающийся в неистовой пляске предсмертных конвульсий.

– Мы люди царские, нам выметать сор и смуту из чертогов Отечества, нам псами верными выслеживать и выгрызать крамолу на Святой Руси! Гойда!

– Гойда! – прокричали всадники.

– Гойда! – в неистовом порыве закричал и сам Вестник. И в это мгновение он понял, что он главный среди них. И к седлу его вороного коня пристегнуты песья голова и метла, и он, подобно своим спутникам, облачен в черное одеяние опричника. Он есаул в опричном войске и рында с рогатиной у государя. И так же, как все, будучи их предводителем, он только что участвовал в жуткой расправе над боярской семьей, не просто участвовал, а руководил всем этим от начала до самого конца. Он явственно видел, как по его приказу на глазах боярина насиловали, пытали, а потом обезглавили боярскую жену и двух его дочерей, как заживо сожгли его старшего сына, а младшего, совсем еще маленького, изуверски медленно опускали в чан с кипящим маслом, пока он не умер от боли. Он слышал мольбы и душераздирающие крики терзаемых им жертв. Он видел застывшую от ужаса дворовую челядь. И он знал, что холопов не следует убивать как свидетелей. Наоборот, их нужно оставить живыми и раздать в услужение другим боярам. И пусть они рассказывают своим новым хозяевам все то, что видели и слышали на этом дворе. Пусть все знают, что опричнина – дело царское, дело правое и законное. И нет той силы, которая могла бы защитить крамольников от свирепой, но праведной расправы.