Хранители теней Марина Грейджой

Алексей остановил машину у покосившегося забора. Старый «Форд» вздрогнул и замолчал, словно благодарный путник, наконец-то достигший места назначения. Перед Алексеем лежал его новый дом – двухэтажный особняк из потемневшего от времени кирпича, с высокими окнами и полуобвалившимся балконом. Дом стоял на окраине Вербинска – небольшого городка в трехстах километрах от Москвы, о существовании которого Алексей не подозревал еще месяц назад.

Он вышел из машины, поморщившись от боли в спине после шестичасовой дороги. Апрельский воздух пах талым снегом и прелой листвой. Где-то вдалеке взлаивала собака, но в остальном стояла почти звенящая тишина, нарушаемая лишь скрипом старой калитки, которую трепал легкий ветер.

Алексей глубоко вдохнул. На секунду ему показалось, что это ошибка. Бросить устоявшуюся жизнь в Москве, престижную работу в реставрационной мастерской, немногочисленных, но верных друзей… Ради чего? Ради этого покосившегося дома на краю забытого Богом городка? Но потом он вспомнил бессонные ночи, таблетки, мигрени и невозможность жить в шумном мегаполисе. Вспомнил, как последние три года его состояние только ухудшалось, и даже лучшие неврологи разводили руками. И как его взгляд случайно упал на объявление о продаже старинного особняка в Вербинске.

Ему нужна была тишина. Ему нужно было место, где прошлое не давило бы так сильно.

Он сделал первый шаг к калитке, и внезапно замер. В одном из окон второго этажа мелькнул силуэт – будто кто-то отпрянул от стекла, заметив его приближение. Алексей прищурился. Дом был необитаем несколько лет, так утверждал риелтор. Он посмотрел внимательнее, но больше ничего не увидел. «Показалось», – решил он, открывая скрипучую калитку.

Пока Алексей доставал из багажника немногочисленные вещи, его не покидало ощущение, что за ним наблюдают. Не со злобой или угрозой – скорее с любопытством, смешанным с настороженностью. Ощущение было знакомым. Таким же взглядом провожали его тени в московских переулках, когда он торопливо шел мимо старых домов, стараясь не замечать размытые силуэты давно умерших людей, застывшие в своих бесконечных повторяющихся действиях.

Он тряхнул головой, отгоняя непрошеные мысли. В Вербинск он приехал именно за тем, чтобы не думать об этом. Хотелось верить, что в маленьком городке прошлое не так активно, тени бледнее, а их шепот тише.

Ключ в замке провернулся с трудом. Пахнуло затхлостью, пылью и еще чем-то неуловимым – так пахнет время, застывшее в нежилых помещениях. Алексей нащупал выключатель, но свет, конечно, не загорелся. Электричество должны были подключить только завтра. Из сумки он достал фонарик и осветил прихожую.

Старинная мебель, покрытая белыми чехлами, выглядела как компания призрачных гостей, замерших в ожидании хозяина. Паркет поскрипывал под ногами, а с потолка свисала хрустальная люстра, затянутая паутиной.

– Ну что ж, – сказал Алексей вслух, чтобы нарушить тишину, – добро пожаловать домой.

Он поставил сумки на пол и направился исследовать первый этаж. Большая гостиная с камином, столовая, библиотека с пустыми стеллажами, кухня с древней плитой. Все выглядело именно так, как описывал риелтор: «Дом купца Воронцова, построен в 1897 году, частично реставрирован в 1978-м, требует ремонта». Что риелтор, разумеется, не упомянул, так это отчетливое ощущение, что дом… помнит. Стены хранили отголоски разговоров, смеха, ссор и примирений.

Но это нормально для старого дома, попытался убедить себя Алексей. В конце концов, он сам реставратор, он всегда чувствовал историю предметов. Это профессиональное. А не… не то, от чего он бежал.

Пока еще было светло, Алексей решил подняться на второй этаж. Широкая деревянная лестница поскрипывала под его весом, но казалась достаточно крепкой. Он поднимался медленно, освещая путь фонариком, и на середине лестницы внезапно замер. На стене висела старая фотография в простой деревянной рамке – единственное, что не было снято или накрыто чехлом. На пожелтевшем снимке была изображена семья: мужчина с окладистой бородой, суровая женщина в строгом платье и четверо детей разного возраста, самый младший – мальчик лет пяти с непокорным вихром волос.

И этот мальчик смотрел прямо на Алексея. Не в объектив фотоаппарата, не на фотографа, а именно на него, на человека, стоящего перед фотографией спустя, вероятно, больше ста лет. Взгляд был живым, осознанным и каким-то болезненно знакомым.

Алексей почувствовал, как по спине пробежал холодок. «Оптическая иллюзия», – сказал он себе. Просто эффект старой фотографии. Он хотел снять снимок со стены, но передумал. Вместо этого он продолжил подниматься по лестнице, стараясь не оглядываться.

На втором этаже располагались спальни и небольшой кабинет. Алексей выбрал самую большую комнату с окнами, выходящими в запущенный сад за домом. Здесь стояла широкая кровать под балдахином, комод, туалетный столик и кресло-качалка у окна. Он подошел к окну, из которого, как ему показалось, за ним наблюдали раньше.

Из окна открывался вид на одичавший сад, за которым начинался лес. Сквозь голые еще ветви деревьев проглядывало вечернее небо, окрашенное в оттенки оранжевого и пурпурного. Вид завораживал своей дикой, неухоженной красотой. И на миг Алексею показалось, что он уловил движение среди деревьев – будто тонкая фигура в светлом платье мелькнула между стволами и исчезла.

– Хватит, – сказал он себе вслух. – У тебя просто усталость с дороги.

Он вернулся на первый этаж и занялся обустройством временного ночлега. Достал из багажника машины спальный мешок, минимум необходимых вещей и запас еды. Пока еще было светло, нашел и проверил генератор, который должен был обеспечить его электричеством до завтра. К его удивлению, старый агрегат завелся с полуоборота, и вскоре в доме зажегся свет, тусклый и желтоватый, но значительно лучше, чем ничего.

В последних лучах заходящего солнца, усиленных светом от единственной рабочей лампочки, Алексей наконец смог нормально рассмотреть свое новое жилище. Дом был гораздо красивее, чем казалось на первый взгляд. Под слоем пыли скрывалась изысканная лепнина, узорчатый паркет, витражные вставки в некоторых окнах. Все это требовало восстановления, но основа была прочной и добротной. «Хороший был мастер», – подумал Алексей, проводя рукой по резным узорам на деревянных панелях.

Мысль о том, что в этом доме будут появляться тени, не оставляла его. Но, может быть, здесь они будут другими – не безмолвными свидетелями трагедий, как в Москве, а хранителями историй, знаний, ремесла. Может быть, их присутствие будет даже… комфортным?

Перекусив консервами и хлебом, Алексей расстелил спальный мешок прямо на полу в гостиной. Было только начало девятого, но усталость навалилась внезапно. Лежа в спальном мешке, он смотрел на игру теней от свечи на потолке (экономя заряд генератора, он решил освещать комнату свечами). И перед тем, как провалиться в сон, впервые за долгое время Алексей почувствовал странное умиротворение. Как будто он вернулся туда, где должен был быть всегда.

За стеной что-то легонько скреблось, словно мышь. Или чьи-то осторожные пальцы.

Алексей проснулся от странного ощущения – кто-то внимательно смотрел на него. Он открыл глаза и увидел маленького мальчика, сидящего на полу напротив него. Мальчик был одет в короткие штанишки с подтяжками и белую рубашку с воротником, его непослушные волосы торчали вихром, совсем как у ребенка с фотографии на лестнице. Но главное – мальчик был полупрозрачным. Сквозь него проступали очертания камина.

«Началось», – подумал Алексей с обреченностью. Значит, переезд не помог.

Мальчик наклонил голову набок, рассматривая Алексея с детским любопытством.

– Ты кто? – спросил мальчик голосом, который звучал как эхо далекого прошлого.

Это было новым. Обычно тени не разговаривали с Алексеем. Они, казалось, даже не замечали его присутствия, занятые своими вечными делами в бесконечном цикле повторений.

– Я… Алексей, – ответил он, садясь в спальном мешке. – Я теперь здесь живу.

Мальчик нахмурился.

– Это дом моего папы. Купца Воронцова.

– Твой папа… давно тут не живет, – осторожно сказал Алексей.

– Знаю, – спокойно ответил мальчик. – Он умер в 1915 году. Я тоже умер. В 1918-м. От испанки. – Он произнес это с пугающей непосредственностью, свойственной детям. – Меня зовут Миша. Ты меня видишь, значит, ты особенный.

Алексей вздохнул. Да, особенный. Проклятый способностью видеть тех, кого давно нет.

– Почему тебя это огорчает? – спросил Миша, заметив его реакцию. – Видеть – это хорошо. Если бы никто не видел, мы бы совсем исчезли.

– Кто – мы? – спросил Алексей, чувствуя, как от этого диалога по коже бегут мурашки.

– Тени, конечно, – мальчик пожал плечами, как будто говорил о самых обыденных вещах. – Нас мало осталось. Раньше нас видели многие. Теперь почти никто. Но иногда рождаются такие, как ты. Ловцы воспоминаний.

– Ловцы воспоминаний? – переспросил Алексей, чувствуя, как его начинает затягивать этот сюрреалистический разговор.

– Да. Вы видите нас, слышите нас. Можете помочь нам не исчезнуть, – мальчик вдруг стал серьезным. – Потому что если мы исчезнем, мир забудет. А когда мир забудет, всё начнется сначала. Все ошибки, все боли.