Мама долго говорит по телефону с Арлетой, а потом объявляет, что вечером мы идем к ней. Предчувствую, что теперь Арлета будет смотреть на маму как на проигравшую в негласном соревновании «Кто первой выдаст дочь замуж», и, хотя знаю, что маме на это скорее всего плевать, не могу избавиться от холода в желудке.

За столом у Арлеты усаживаюсь напротив Илоны. Та молчит, будто репетирует уайсадын[1]. Она почти не ест и все время вытирает руки салфеткой. У меня тоже нет аппетита.

– Зачем нужны эти многолюдные свадьбы? – говорит Арлета. – У нас так любят показуху. Вот, мол, посмотрите, сколько у нас гостей. Приглашают всех подряд: коллег, соседей, их родственников. Две трети гостей не знают, как зовут жениха и невесту.

– Света Плиева недавно дочь выдавала, – поддерживает тему Феликс, ее муж и отец Илоны. – Пригласила директоров предприятий, с которыми работала. Видать, чтобы денег больше записали.

– А еще есть те, кто ходит на свадьбы, чтобы перед нужными людьми показаться. Славик, Ирки Каллаговой сын, недавно на министерскую свадьбу заявился. Стал там обниматься со всеми. А жених у него спрашивает: «Ты кто такой?»

– Я так понимаю, – говорит отец, – у вас будет немного гостей.

– Да, – кивает Арлета. – Думаю, свадьба должна быть скромной. От того, что придут пятьсот человек, брак крепче не станет.

Я напрасно жду, когда заговорят о женихе. Беседа вырождается в обмен городскими новостями.

– Видели эту девицу, которая голая на улицу вышла? – Феликс запихивает в рот пучок черемши.

– Это где? – спрашивает Арлета.

– У нас в городе. Видео по телефонам гуляет.

– Как, совсем голая?

– Почти. Только туфли и колготки. Больше ничего! Не хочу при девушках, но было видно все. – Он проглатывает черемшу и повторяет: – Все!

– Кошмар! – Арлета поджимает губы. – Она осетинка?

– Не знаю. На лицо похожа.

– Может, это какая-то акция? – робко предполагает мама.

– Какая тут может быть акция?! – возмущается Феликс.

– Не знаю, – мама пожимает плечами. – Сейчас модно устраивать яркие акции в знак протеста.

– Протеста против чего?

– Против «Электроцинка», например.

– Какое отношение голая девица имеет к «Электроцинку»? Она никаких лозунгов не кричала. Просто ходила туда-сюда и трясла телесами. А даже если и акция, разве это ее оправдывает? Бардак – он и есть бардак. Видели бы вы. Прислонилась к дереву и давай выгибаться, как стриптизерша. Вокруг собралась толпа, некоторые машины остановились и стали сигналить. И думаете, она смутилась? Ни капли. Даже подошла к одной машине и потерлась об нее.

– И никто не вмешался? – удивляется мама.

Я запускаю в Илону зубочисткой, и та, незамеченная, застревает у нее в волосах.

– Никто. Все стояли и глазели.

– Надеюсь, ты не собираешься показывать нам это видео, – говорит Арлета.

– Делать нечего! – раздражается Феликс. – Оно отвратительное.

– Как люди могли снимать это, а потом еще и публиковать? – удивляется мама.

– Сор из избы, – отвечает Арлета. – В соседних республиках будут обсуждать. Даже неважно, осетинка она или нет. Это случилось в Осетии, а значит, мы допускаем такое. В Чечне или Дагестане подобное немыслимо.

В разговор включается отец:

– У нас нет права судить. Возможно, девушка была не в себе. Я не знаю, что именно это могло быть: стресс, психическое расстройство, какой-нибудь препарат…

– Или просто испорченность, – отрезает Арлета, и эта фраза отдается звоном со стороны серванта. – Иногда мне кажется, что Зарина и Илона – последние приличные девушки во Владикавказе.

Услышав свое имя, Илона оживляется:

– Ну, Зарина как бы не совсем… – Она отпивает минералку из бокала. – Не совсем во Владикавказе уже.