В один момент я даже отчаялся найти Александра Иваныча: коридоров в Будапештском доме шахмат было столько, что я потерялся. Мы столкнулись у турнирного зала с шахматными досками, и оказалось, что тренер тоже меня повсюду искал.

– Поехали, надо готовиться к завтрашним партиям. Все будет куда серьезнее.

– Я хочу прогуляться.

– Времени нет! Тебе нужно плотно поработать над берлинской защитой за черных, если опять придется играть ими.

– Я устал! – воскликнул я. – Мы летели сутки, потом сразу партия, я недолго!

Мой голос почти срывался на крик, хотя я пытался задавить его еще в грудной клетке, чтобы не портить отношения с Александром Иванычем. Он сделал резкий шаг вперед, и я отшатнулся в сторону, закрыв лицо руками.

– Ты чего? – растерянно спросил он.

Я удивленно хлопнул глазами и опустил руки.

– Н-ничего… Я думал, вы хотите меня ударить.

– С ума сошел? – Александр Иваныч отошел. – Ладно, сходи проветрись. Включи звук у телефона и в гостиницу вернись не позже шести.

В холле меня ждал Лайош. Он шагал туда-сюда, от стенки до стенки, измеряя шагами большое пространство. Завидев меня, он тут же широко улыбнулся и махнул рукой. Я перешел на бег и через несколько секунд стоял перед ним.

– Меня отпустили до шести.

– Класс! – кивнул он. – Успеть показать тебе центр.

И я усмехнулся – все-таки смешно Лайош путался в словах и их окончаниях.

Мы вышли из здания и двинулись по проспекту вниз. Бетлен шел быстро, шаги его, по сравнению с моими, казались огромными – мне приходилось чуть ли не бежать. Но, заметив, что я отстаю, Лайош сразу замедлил свой темп. Архитектура отдаленно напоминала центр Петербурга, но все равно город был другим, выстроенным на европейский манер: с невысокими домами, арочными окнами, а на некоторых зданиях виднелись высокие шпили. Узкие, вымощенные камнем улочки напоминали остроугольный серпантин – многие повороты уводили прочь с главной дороги, и мы с Лайошем несколько раз повернули направо, а потом я и вовсе перестал понимать наш маршрут. Народу становилось больше – мы явно приближались к центру.

Наконец Лайош остановился у массивного мраморного памятника, выточенного в виде людских фигур, – одна из них сидела на явном возвышении, а остальные толпились у подножия его постамента.

– Площадь Вёрёшмарти[19], – пояснил Лайош. – Этот памятник поэта Михая Вёрёшмарти… [20] Его окружать народ.

– Красиво, – отметил я, осматриваясь вокруг.

Ничего необычного. Площадь окружали шаблонные европейские домики, как и в остальном центре Будапешта, рядом росли деревья, уже сбросившие листву и приготовившиеся зимовать. Я поежился. От реки дул холодный ветер, пробиравшийся мне под утепленное пальто.

– Пройдемся по Vaci Street? Как это сказать по-русски? – с улыбкой поинтересовался Лайош.

– Улица Ваци? – предположил я, тоже не сдержав улыбки. – Но я туда не хочу. Там много людей.

Толпы туристов двигались по этой пешеходной улочке. Даже с площади, где мы стояли, было видно, что их притягивают маленькие ресторанчики, сувенирные магазины и возможность сфотографироваться у достопримечательностей. Есть я не хотел, сувениры покупать не планировал, а фотографироваться не любил, поэтому решительно развернулся прочь от не приглянувшейся мне улицы Ваци.

Лайош повел меня в противоположную сторону. Теперь мы от центра отдалялись – проспекты становились шире, машины проезжали куда свободнее. Вдалеке я увидел мост, в дневном свете поражавший своими масштабами. У меня аж дыхание перехватило. Захотелось поближе к воде.

– Туда, – ткнул я пальцем на мост.

– Ветер, – поморщился Лайош. – Bitterly cold!