Я скорчил жалостливую мордашку. Бетлен махнул на меня рукой и двинулся к мосту.

– Дунай, – указал Лайош на водоем. – Красивый река.

Согласно кивнув, я восторженно озирался по сторонам. Со стороны реки и правда дул ледяной ветер, и мне пришлось натянуть шарф почти до глаз. Щеки сразу опалило холодом, и чувствительную кожу начало неприятно покалывать. Я таращился на огромные постаменты с лежащими на них каменными львами, на высоченные арки и своды, выложенные из светлого кирпича. Масштабы моста впечатляли. По сравнению с ним я чувствовал себя совсем маленьким, незначительным.

– Красиво, – с трудом выдавил я из себя, замерев посреди моста.

Лайош запихнул руки в карманы, переминаясь с ноги на ногу. Еще раз оглядев окружившие меня каменные своды, я махнул ему рукой и кивком головы предложил пойти дальше. Бетлен облегченно выдохнул. Почти бегом мы направились к противоположному берегу.

Зубы Лайоша клацали от холода, и я это слышал даже через слабые порывы ветра уже на спуске с Цепного моста. Я и сам продрог: от восхищения сначала этого не заметил, а вот сейчас холод подступал с новой силой и, казалось, пробирал меня до самых внутренних органов. По рукам и спине бежали неприятные мурашки.

– Замерз? – поинтересовался Лайош. – Хочешь пива?

Я удивленно поднял брови.

– Мне пятнадцать.

– Мне девятнадцать, я могу купить.

– Мне только пятнадцать, – нахмурившись, повторил я. – Мне нельзя пиво.

Лайош смотрел на меня как на дурака. И я действительно чувствовал себя недалеким.

Пора было возвращаться в гостиницу.

– Ничего не будет, – усмехнулся Бетлен. – Ты согреться, и я довести тебя до гостиницы.

Я опять сдавленно хихикнул. Стоило давно начать поправлять Лайоша, но он так забавно ошибался, что я все оттягивал этот момент. Видимо, Бетлен воспринял мой смешок как молчаливое согласие выпить.

Сомнения насчет алкоголя загрызли меня сразу же, как только в руке оказалась бутылка теплого светлого напитка. Лайош держал точно такую же, крепко обхватив пальцами влажное от конденсата стекло. Я никогда не пробовал алкоголь раньше, даже газировку и соки я пил настолько редко, что не привык к вкусу сладости на языке.

Почему-то мне казалось раньше, что пиво должно быть сладковатым, но запах перебродившего хлеба сразу ударил в нос, стоило только поднести бутылку ближе к лицу.

Я на пробу сделал глоток и чуть не подавился. Пиво вязало, как недозревшая хурма. Захотелось выплюнуть, но я сделал над собой усилие и проглотил. Потом глотнул еще раз, и напиток показался уже не таким омерзительным.

– Окей? – уточнил Лайош.

– Окей, – пробормотал я, едва не выронив бутылку.

Мы побрели по набережной вдоль Дуная. Ветер задувал мне под шарф, под пальто, казалось, под самую кожу, но пиво согревало. На этикетке все было на венгерском, и только доля спирта цифрами – четыре с половиной процента. Для моего слабого подросткового организма хватило и этого.

Я запнулся о собственную ногу, когда прикончил половину бутылки. И, если бы Лайош вовремя не схватил меня за рукав, точно бы шмякнулся носом вперед.

– Не окей… – вздохнул Лайош. – Где отель?

– В центре, – пробубнил я. – «Рэдиссон».

Бетлен присвистнул. На улице стемнело, пока мы добрались до отеля. После бутылки пива у меня заболела голова, и захотелось приложить ко лбу холодный компресс. Мозг перестал работать: в голове был белый шум, и мысли хаотично носились друг за другом, но ни на чем не задерживались. Тело расслабилось. Движения перестали быть, как прежде, скованными и дергаными.

Уже стоя у парадных дверей отеля, мы обменялись номерами телефонов. Бетлен стряс с меня обещание написать по возвращении в Петербург, но я был не уверен, что его сдержу.