– Что же, Мунхэбаяр? – обратился лама к желающему заговорить парню.

– Убгэн эсэгэ верно говорит, – согласился Мунхэбаяр. – Я еще не нашел себя. Я так чувствую, что пока на сцене мне делать нечего. Я, может быть, в другой жизни стану знаменитым певцом. Вроде Федора Шаляпина. Я же вижу, что сейчас я не Федор Шаляпин. Не смелый.

– Мы тоже видим, что ты не Федор Шаляпин, – занасмешничал Чагдар, – что ты узкоглазик из продутого всеми ветрами хотона Мэгдуу.

– Ну, – сказал Биликто-лама, – я до разрушения чекистами нашего дацана подвизался в хиромантии. В Урге курс прошел у почтенного Чоэпэла-ламы. Не откажись дать мне сначала левую, а потом правую руку. Что же линии твоих ладоней нам скажут?

– Вот, – сказал Мунхэбаяр. – Утром мыл под рукомойником. Чистые.

И сел рядом с ламой по движению его глаз. Дрожь пробрала большого артиста малой сцены.

– Ты знаменитым будешь. В этой жизни знаменитым будешь. Вот посмотри – линия Солнца бежит у тебя из нижней части ладони до бугорка Солнца. И здесь вот знак, что ты богатая творческая натура, которую ожидает значительный успех. Линия путешествий говорит, что ты поедешь далеко на запад. Точнее, ты сможешь однажды спеть на той сцене, где пел Шаляпин. Кстати, не упоминай это имя больше. Шаляпин уехал за границу и поет для врагов СССР – всемирной буржуазии.

– Только однажды смогу спеть там, где пел великий певец? – принялся уточнять Мунхэбаяр.

– Может быть, дважды, – сказал Биликто-лама, а Мунхэбаяр понял, что это шутка.

– От трех колец запястья вверх поднимаются линии, говорящие о неожиданных выигрышах, подарках судьбы. Дерзай, эдир залуу хун!

– А про русскую девушку что-нибудь говорят линии? – не без надежды спросил Мунхэбаяр.

– Линия брака говорит о неких сложностях. Мне кажется, что я и без изучения подробностей о линии брака сообщил нечто очень-очень значительное.

– Извините меня, – попросил Биликто-ламу Мунхэбаяр. – Вы действительно сказали мне то, что надо обдумать.

– Я уже уверен, что на обдумывание у тебя, зээ-хубуун, уйдет десять лет! – произнес Чагдар.

– Нет-нет! Не десять! Хватит одной недели. Одного дня. Нет, трех дней.

– Замечательно, – заулыбался Биликто-лама. – Насчет же русской девушки… что же тебе в ней нравится больше всего?

– Глаза! – воскликнул Мунхэбаяр. – Они у нее зеленые, я глядел украдкой и думал: «Хорошо бы иметь на них право!»

– А еще?

– Русский язык мне в ней нравится. Она говорит так мягко, такие незнакомые ноты слышу я. И такие интересные рассказы читает она нам на уроках.

– А еще?

– Она так заманчиво смеется!

– Ты пропал, Мунхэбаяр Ринчинов! – подытожил Биликто-лама. – А ты-то ей можешь нравиться? Она не избегает тебя? Руки-то ты только сегодня утром помыл или еще когда-нибудь моешь?

– Я каждый день их мою! – вспыхнул Мунхэбаяр. – Я ношу новую рубашку и шкеры. Я одеваюсь, как настоящий физкультурник! Я не могу сказать, что учительница меня избегает. Я не приближаюсь к ней.

– А она, часом, не шабганса? Не сонная старуха?

– Что вы! Она по возрасту – как я, но такая образованная!

– Так и поговори с ней быстро!

– А если рассердится? Я тогда русский язык не доучу, как мне бы хотелось.

Рассердился Чагдар:

– Слушай, зээ-хубуун! Прояви решительность. Вот я, вспомни, – недолго думал, подарил драгоценную Сагаалшан-кобылицу Бурят-Монголии. А ты подари республике свой голос. Народ – это его культура, а не заводы и фабрики, которые говорят на чужом языке штампов. Понастроили! Что творится! Железные монстры свободы людям не принесут. Иди с моих глаз долой, а завтра в понедельник я сам отведу тебя в Бурят-монгольский техникум искусств. Ты, зээ-хубуун, мог поступить в него еще в одна тысяча тридцать первом году… Однако он закрыт на летние каникулы…