Чагдар и Банзар со своим хозяйством собирались советскую власть пережить. Стиснув зубы, молчали об этом. А она между тем все крепче становилась.

Мунхэбаяр влетел в ворота хозяйства и только тут приосанился. «Главное качество артистов – это то, что они сумасшедшие. И ты на сумасшедшего очень похож», – однажды сказал ему учитель-итальянец Бернардо Ризоччи. Мунхэбаяр вошел в приоткрытые двери убогого помещеньица, что-то вроде летнего домика. Ему надо было срочно посоветоваться с Чагдаром-Балтой. Так срочно, что горело! В помещеньице были Чагдар с сынишкой Будой и лама. Не тот лама, с которым Мунхэбаяр всегда занимался и который жил при хозяйстве.

И сразу было видно, что лама. Как его до сих пор сотрудники ОГПУ не схватили! Впрочем, лама нарядился в светскую, точнее в нищенскую одежду: рядом с ним лежал похожий на зверушку смешной растрепанный малгай, а на нем был латаный-перелатаный серый тэрлиг. Если бы вошел в ворота хозяйства кто-то чужой, залаял бы цепной пес Нахал. И лама натянул бы малгай на бритую свою голову. Завидев Мунхэбаяра, Нахал даже не повел глазом, не поднял башки.

Что незнакомец – лама, было видно и по тому почтительному виду, с которым сидел на скамеечке мальчик Буда. Отцу его говорили в семье: «Вот, видно, наш Буда в предыдущей жизни был лама, надо его направить по духовному пути». Чагдар сердился: «Откуда вы взяли? А может, он в прошлой жизни был бароном Унгерном? Нагулялся себе и теперь помалкивает. Какой духовный путь? Лам и хувараков теперь убивают, а в Тибет я Буду не отпущу. Восемь сыновей потерял, чего вы теперь хотите? И вообще, Цыпелма-эжы, умирая, мне сказала, что в виде новорожденного вернется в семью один из наших погибших сыновей».

Разговор у Чагдара с ламой был о новом бурят-монгольском алфавите. На удивление, лама, а его звали Биликто, ратовал не за письменность на основе разработки Агвана Доржиева. Он сказал: действительность такова, что эта письменность не утвердится. Он сказал: дух нового жестокого времени мягкостью начертаний не смягчить. И пусть будет, что будет. Святые книги – отдельно, а язык указов и законов – отдельно. Тут Мунхэбаяр насмелился сказать, что занимается русским языком с учительницей Марией Юрьевной, а она говорит, что нужно переходить с латиницы на московскую кириллицу. Ей-то лично это роднее. Но и действительно, при чем здесь латиница? Народы СССР не Рим же имеют своим столичным центром. И он, Мунхэбаяр, согласен с учительницей.

– Это верно? – спросил Биликто-лама. – Отчего же?

– А наш Мунхэбаяр в учительницу влюбился, – задумчиво произнес Чагдар.

Он совсем старый стал, ему не запретишь говорить правду.

– Родня всегда бывает против, когда женятся на иноверках, – откликнулся лама. – Или ты, эдир залуу хун, просто так влюбился, не для чего-то?

Мунхэбаяру пришлось отвечать. И надо же, именно с вопросом о русской девушке он так мчался сегодня сюда! Нежный голосок крошечной мышки смог сбить его с толку!

– Родня у меня далеко, Биликто-лама. Я не привык с ней советоваться. Я и пришел с убгэн эсэгэ посоветоваться. Он другого рода, конечно, но зовет меня зээ-хубуун. Я толком не знал русского языка. Это меня убгэн эсэгэ направил изучать.

– И, судя по всему, ты решил изучить русский язык в совершенстве? Взяв в жены русскую учительницу? – мягко сказал Биликто-лама. – Чем же ты, эдир залуу хун, занимаешься? К чему имеешь склонность?

Пока Мунхэбаяр собирался с ответом, Чагдар сам решил все рассказать Биликто-ламе, потому что этот вопрос его тревожил.

– Понимаете, Биликто-лама, наш Мунхэбаяр имеет редчайший слух и голос. На этом мнении сходятся многие. Вот и его учитель вокала итальянец Ризоччи так говорит. Однако Мунхэбаяр не торопится зарабатывать на сцене. Он утверждает, что еще не нашел себя. Твердит об этом десять лет подряд. Надо еще десять лет, чтобы ему себя не найти, а совсем потерять.