Как же удалось устроить такое оптимистичное зрелище, торжество идей республики? Зоригто, пробравшийся в город на разведку, встретил на лужайке близ Селенги-реки спаянную военными агитрейдами троицу – Степана, Антонаша и Егория. Они проделывали агитационные гимнастические и силовые упражнения и заодно купали коней. Помнится, что тогда у передовых советских граждан, в первую очередь у красноармейцев, был в большой моде нудизм. Но Зоригто впоследствии в своих рассказах опускал эту деталь: сверкали наши красноармейцы перед ним обнаженными белыми телами или же нет, не сверкали. Услышав, что внуки наибеднейшего бурятского барлага Балты поймали в степи настоящую белую племенную кобылу из орловских рысистых, да еще и со стригуном, отец которого был настоящий туркменский ахалтекинец, они чрезвычайно обрадовались, что не зря драли глотки в степной глуши, распевая перед Балтой и его родичами самые передовые песни мировой пролетарской революции. Агитация удалась на славу! Им бы спросить: «А откуда вы знаете, что отец стригуна был ахалтекинец?» – но эти красноармейцы были совершенно неискушенные деревенские простаки и за таких же принимали всех, кто был худо одет. Вместе с Зоригто они отправились к комиссару.

Зоригто же перед этим побывал у своих, что было не менее важно, чем попытаться понять, каким же образом передать Сагаалшан и стригуна Бурят-Монгольской Республике. А свои – это были женщины рода с сосунком Жимбажамсой. Это были великолепная Бальжима и нежная Энхэрэл, подвижная Номинтуя, и спокойная Гыма, и молодая мать Лэбрима – с сосунком Жимбажамсой. И лайка Булгаша-соболятница. Весной Чагдар Булатов вывел родичей к Слюдянке. Там они у одного старика-татарина забили овец и заготовили баранину. А племенного хусу-красавца с белой овечкой Чагдар подарил татарской семье с тем, чтобы хозяйский сын проводил женщин с Жимбажамсой на поезде до Верхнеудинска и позаботился об их безопасности.

А что же Цыпелма? В один из февральских студеных дней она промочила гуталы, ступив на обманчивый лед таежного родника, припорошенного снегом. Какое это было красивое дремучее место! Цыпелма загляделась на высокие оснеженные ели и гортанно кричавшего горного ворона, на рябину, тускло алевшую несклеванными сухими гроздями, на синеву Неба, представшего в виде круглой линзы, на порхнувшего с ветки на ветку бурого соболя и забыла, что надо смотреть под ноги. Они совсем промерзли, пока она вернулась к укрывшимся в русской охотничьей избушке своим. И так она заболела. Цыпелму недолго томили кашель и жар, отошла она в радужный диважин предков, встретивших ее исцеленной.

И тут мы спросим: помнится, старик Чагдар тайно породнился с девушкой Гымой, обнаружился ли после этого явный знак, то есть ее беременность? И сообщил ли сей грозный муж о состоявшемся Цыпелме? Как вы понимаете, совершившие что-то тайное потом очень затрудняются, когда тайное надо перевести в разряд явного. Так случилось и со всегда смелым и честным нашим именитым купцом. Пока он затруднялся, у Гымы стал расти животик, и женщины потихонечку обсудили с ней это и сказали, что рады будут прибавлению семейства. А Бальжима и Энхэрэл, словно поглупев, прощебетали, что прежде помогали матери поднять на ноги столько братиков и сестричек и теперь словно бы вернутся в детство. Одна Цыпелма молчала, ожидая сообщения от мужа. Но как-то все не могла дождаться и, уже собравшись в мир предков, сказала ему, сидевшему на лежанке у нее в ногах, что, верно, у Гымы будет сын, и пусть уж тогда назовут его, как хочет Цыпелма, – Будой, потому что старухи, такие как она, обожают такое приобщенное к святости имя. И Чагдар с облегчением и радостью на сердце кивнул и добавил: надеется, что с новорожденным вернется из военного похода к новой жизни кто-то из погибших их сыновей. Цыпелма в знак согласия коснулась рукава его дэгэла в полутьме таежной избушки, и приятие новости совершилось в необыкновенной тишине.